— Ну да. Но знаешь, эта жизнь не для всех, — сказал я. — Здесь только один кинотеатр. Да и хорошую музыку послушать негде.
Он рассмеялся, и я различил негромкий скребущий звук, как будто чистят картофелину. Это был смех больного.
— Я и в Нью-Йорке-то не особенно ходил на концерты, — сказал он. — Я просто, ну, как сказать, просто играл своей жизнью. Да, наверное; так. Надеялся, что все образуется. Думал, что просто нужно трудиться и верить.
Я подошел к его кровати. Мышь продолжала возиться в стене.
— Мм, послушай, а что, если я немного полежу с тобой? — спросил я.
— Что?
— По-моему, неправильно, что ты один, — сказал я. — Ты не против, если я залезу к тебе под одеяло и просто полежу рядом?
— На мне ничего нет, — сказал он.
— Не важно.
— Что с тобой? — спросил он. — Ты хочешь побыть со мной потому, что я болен?
— Нет, — ответил я.
— А если бы я не был болен, ты бы тоже этого хотел?
— Не знаю.
— Послушай! Уйди, пожалуйста. Я тебя прошу.
— Прости. Я не хотел тебя обидеть.
— Я понимаю. Но все равно уйди. Пожалуйста.
— Хорошо.
Я вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
Я чувствовал неприятную тяжесть в ногах, удручающее ощущение стыда и досады. Я не собирался посягать на его частную жизнь. Я просто хотел обнять его, притянуть его голову к своей груди. Я просто хотел подержаться за него в то время, как его тело медленно, но верно отступало в прошлое.