Мы слишком быстро забываем то, что, как нам казалось, не забудем никогда.
Мы одинаково забываем любовь и предательство, забываем, что мы шептали и о чем кричали, забываем, кем мы были.
– Она пропала.
– Кто?
– Мама.
– Как пропала?
– Нигде нет. Испарилась. Исчезла.
Когда Лоу ворвался ко мне в студию, мы как раз выполняли стойку на плечах. Промокший, как бродячий пес, и бледный, словно прокутил всю ночь. Лоу – мой отец. Двадцать пар глаз уставились на него.
– Простите, – пробормотал он, обращаясь к присутствующим, и смущенно провел рукой по длинным седым волосам. С кожаной куртки на паркет капала вода.
Лоу частенько заходил ко мне, готовил себе чай латте и рассказывал всем, что он мой отец. Сияя при этом от гордости. Будто такое уж большое достижение быть преподавателем йоги. В Берлине, где, судя по всему, желающих преподавать йогу больше, чем желающих ей учиться. Но сегодня все было по-другому. Лоу был сам не свой.
– Подожди в коридоре, ладно?
– Люси…
– Двадцать минут.
Мой голос прозвучал резче, чем мне хотелось бы, атмосфера сосредоточенности в зале нарушилась. В следующий миг я пожалела, что не сдержалась. Я люблю папу. Но когда я работаю, я отвечаю за все, что происходит в зале. Он понял и, ссутулившись, исчез за стеклянной дверью.
– Колени прижимаем ко лбу… Руки вытянуты… Ладони прижаты к полу… Постепенно перекатываемся, выпрямляем позвоночник… Выдох.
Я старалась не отвлекаться, но то и дело посматривала на Лоу. Он говорил по мобильнику и беспокойно метался в коридоре. Я тоже занервничала. Собраться с мыслями уже не получалось. Когда я в последний раз видела маму?
– В позу посоха!
За окнами уже стемнело, на телевышке светились огоньки. Я закончила занятие раньше обычного. Пока все складывали коврики и подушки, Лоу вернулся в зал.
– У тебя ведь есть ключ от ее квартиры, – тихо сказал он.