Маковка купает и переодевает меня, теперь мне предстоит поприветствовать бабушку и дедушку. Меня приводят в их комнату. Мои мысли заняты отцом и мамой, и я с удивлением вижу бабушку и дедушку, сидящих так, как сидели мои родители в парных креслах в тот вечер, когда Досточтимая госпожа рухнула как подкошенная. Я падаю на колени и упираюсь лбом в пол.
– Пожалуйста, встань, – велит дедушка Тань. – Подойди, чтобы мы могли получше рассмотреть тебя.
Я чувствую на себе взгляды дедушки и бабушки, пока подхожу.
– Подними лицо, – говорит дедушка Тань.
На нем длинный шелковый халат из темно-синего шелка с вышивкой, пояс с нефритовой пряжкой и кисточкой, свисающей сбоку. У него довольно густые усы, а на подбородке реденькая бородка. Он подкручивает ее конец пальцами так, что бородка завивается до середины груди. Глаза у него добрые, а руки гладкие и белые. От уголков глаз разбегаются морщинки, похожие на следы птиц на песке. Бабушка Жу скорее не старая, а пухлая. У нее должны быть морщины, но лицо ее гладкое и не тронутое годами. Ее халат с вышивкой по подолу, краям рукавов и горловине украшают жемчужины и нефритовые бусины. Черные, без капли седины, волосы собраны в высокую прическу, скрепленную нефритовыми заколками и другими золотыми украшениями.
Спустя, казалось, целую вечность бабушка Жу произносит:
– Вылитая мать.
И тут я начинаю рыдать.
– Подведи ее ко мне, – просит бабушка Жу.
Прежде чем я успеваю осознать происходящее, дедушка Тань подхватывает меня на руки и сажает на колени бабушке Жу. Та, обняв меня одной рукой за талию, прижимает к себе, а другой, чуть нажав на затылок, кладет мою голову себе на плечо.
– Вот так, дитя. Надо выплакаться.
Дедушка Тань нежно гладит меня по спине. Он что‑то ласково воркует, утешая меня, а затем говорит:
– Теперь это твой дом. Не волнуйся. Мы о тебе позаботимся.
Без грязи нет лотоса
Без грязи нет лотоса