Подушечкой большого пальца он незаметно гладит ее мягкую кожу. Мэрайя вздрагивает от чувства, которое многочисленные репортеры назовут праведным гневом.

Телефонный звонок будит меня от глубокого сна. Я беру трубку и еле слышно произношу имя Иэна.

– Конечно это я! – Он делает вид, что возмущен. – Много ли у тебя еще мужчин, которые звонят среди ночи?

– Сотни, – отвечаю я и улыбаюсь, обхватывая себя за плечи. – Тысячи.

– Серьезно? Я заставляю тебя забыть об этой гонке.

– О какой гонке? – шепчу я, уже не совсем шутя.

Чувствуя присутствие Иэна, я не думаю ни о чем другом: ни о журналистах, осаждающих дом, ни о битве с бывшим мужем, ни даже о дочке. Колина я любила за то, что он удерживал меня, как якорь. А Иэн – он, наоборот, выводит меня на волю, как Кензи ван дер Ховен вывела Веру. Кровь начинает быстрее двигаться по моим жилам, делая меня беспокойной.

– Я уже стара для этого чувства.

– Для какого?

Я закрываю глаза:

– Как будто вот-вот выпрыгну из собственной кожи.

Несколько секунд Иэн молча дышит в трубку. Когда он снова начинает говорить, его голос звучит громче и напряженнее:

– Мэрайя, по поводу сегодняшнего…

– Да? Что это было?

– Мой продюсер. Он ждет от меня каких-то движений. Хочет видеть, что я по-прежнему занимаюсь Верой.

– А ты занимаешься? – спрашиваю я холодно.

– Я занимаюсь тобой, – отвечает Иэн. – Сегодня, когда перепрыгивал через ограждение, я думал о том, что смогу к тебе прикоснуться.

Я поворачиваюсь на бок, надеясь увидеть свет в его доме на колесах, и, тихо плача, едва не скатываюсь с кровати. Трубка падает из моих рук. Подобрав ее, я говорю: