Светлый фон

– Да.

Малкольм Мец подходит к столу, за которым сидят оппоненты, и поворачивается к Мэрайе.

– И чей же, мистер Макманус?

Судья угрожающе покашливает, но в этом нет необходимости: теперь Макманус, прищурясь, смотрит на того, кто недавно его оскорбил:

– Это сотовый телефон. Зарегистрирован на Иэна Флетчера.

 

 

В ту минуту, когда Аллен Макманус занял свидетельское место, Иэн словно бы прирос к своему стулу. Он не мог пошевелиться, хотя понимал, что оставаться в зале ни в коем случае нельзя. Как он умудрился так недооценить Меца?

Сейчас Иэн сидит через два ряда от Мэрайи и видит, как она, подняв плечи, цепенеет, когда слышит, что это по его вине в прессу проникли гадкие слухи о ней. Я должен был сказать ей, думает он. Если бы сказал сам, она бы простила.

Ему хочется, чтобы она к нему повернулась. Хочется увидеть ее лицо.

Минуту назад, возвращаясь на место после своего выступления, он подмигнул ей. Тогда она сияла, словно луна. А теперь сидит бледная, глядя темнеющими, как синяки, глазами, куда угодно, только не на Иэна.

Он замечает, что не отрываясь смотрит на нее. Так смотрят на рушающееся здание или на горящий лес – словом, на что-то влекущее за собой трагедию. Не моргает он даже тогда, когда она закрывает лицо руками и плачет в голос.

 

 

На протяжении тридцати секунд Джоан пытается успокоить клиентку, что никогда не было ее сильной стороной. Потом она встает, кипя злобой. Если бы дело слушалось в присутствии присяжных, все обстояло бы иначе. Допрашивая Макмануса, она бросила бы тень сомнения на тот факт, что в момент совершения анонимного звонка телефон действительно находился в руках Иэна, а не кого-нибудь из его помощников или не был украден. Да мало ли, дескать, к кому аппарат мог попасть? Но говорить это судье не имело смысла. Он уже сам все взвесил и, точно так же как остальные, пришел к выводу: Флетчер почти наверняка воспользовался своим телефоном сам, а значит, виновен в предательстве с отягчающими обстоятельствами.

– Вы работаете в газете «Бостон глоб»? – рявкает она.

– Да.

– Как давно?

– Шесть лет.

– Где вы учились?