«Словно стадо слонов идет» — так Мама Жанна говорит. Стадо огромных коричневых слонов, у которых ноги толщиной с пальмовый ствол. Я, правда, пока еще ни одного слона не видела, но в столичном зоопарке есть череп одного гигантского слона, так он величиной с кабину грузовика — белый, как мел, и ноздреватый, а из беззубого рта торчит потрескавшийся бивень.

«Словно воскресное утро», — говорит Мартышка; словно хор в церкви; словно танцы; словно грохот барабанов.

«Словно вертолеты», — говорит Усач, если, конечно, вообще сподобится хоть слово произнести. Словно минометы и артиллерийские снаряды; словно треск выстрелов, похожий, по-моему, на вжиканье белья по стиральной доске. «Словно шум от радиопомех, — прибавляет Голливудский Красавчик, — когда шаришь в эфире, пытаясь поймать нужную частоту», — и это правда: оттуда и впрямь доносится этот фантастический мертвый шепот, шелест, скрежет, царапанье.

У реки для каждого своя песня, говорит Мама Жанна, и все эти песни разные и никогда не повторяются. Вот почему люди на самом деле приходят в «Les Rapides»: не столько из-за вкусной еды или потрясного вида с веранды, укрытой от солнца ветвями манговых деревьев, сколько из-за реки, ее звуков, ее бешеного течения, ее властного зова, ее песни. Я знаю, что это именно так; впрочем, другие тоже это понимают. Даже наш Усач с этим согласен, хотя ему уже четырнадцать, и он уверен, что знает больше всех. Вот почему наша работа на реке — это не просто работа.

Что вовсе не означает, что мы — не профессионалы. Кто-то зарабатывает себе на жизнь, вырезая всякие штуки из дерева; кто-то идет служить в армию; некоторые на рынках подрабатывают, или водят такси, или просто торгуют на обочине дороги. А мы работаем на реке. Точнее, на речных порогах.

Наши пороги — это хайвей для всех видов приработка. Рыбаки ставят сети и верши, камнетесы бьют щебень на прибрежных скалах, прачки стирают белье, а воры… ну, они тоже заняты своим ремеслом. Я всех этих людей хорошо знаю: мальчишек с вершами, старых рыбаков в пирогах, сборщиков мусора с длинными шестами и мешками. А чуть ниже по течению есть очень удобная бухта — отличное место для купания. Там Мама Жанна обычно и моется, и стирает. А купаются там в основном женщины да малышня; мы там не плаваем. Еще не хватало! Наше излюбленное место гораздо выше по течению; это участок берега от ресторана «Les Rapides» до отмелей, где бьют щебень. Мы больше никому не позволяем работать на нашем участке, мы его, можно сказать, заслужили — Мартышка, Усач, Голливудский Красавчик и я. Особенно я — и не только потому, что я очень хорошо плаваю; я еще и моложе всех, а еще я там единственная девочка. Мама Жанна говорит, что ни одна нормальная девочка на такое не осмелится; во-первых, она никогда не разденется чуть ли не догола, а во-вторых, никогда в жизни не станет прыгать в реку там, где течение самое быстрое, и, доплыв до стремнины, мчаться на ней верхом через перекаты.