— Как я понял, вы собрали обо мне справки? — усмехнулся Эйнсли.

— У меня на телеканале есть свой следственный отдел, весьма эффективный.

— Так, стало быть, это ваши детективы сумели отыскать карманную мелочь, чтобы уладить дело?

— Гол! — Она откинулась в кресле и рассмеялась. — Малколм… Вы позволите вас так называть? Должна вам сказать, Малколм, что вы нравитесь мне все больше и больше. Да и характеристика, которую подготовили по моей просьбе, составлена в самых лестных для вас выражениях. Но я никак не могу найти ответа на один вопрос.

— Какой же, миссис Даваналь?

— Пожалуйста, зовите меня просто Фелицией.

Он коротко кивнул в знак согласия. Обостренной интуицией он уже предчувствовал, куда заведет их этот разговор, и не был до конца уверен, как ему себя держать.

— Мне интересно, почему вы до сих пор полицейский? У вас ведь есть все, чтобы добиться в жизни гораздо большего.

— Мне нравится быть полицейским, — сказал он и, слегка споткнувшись, добавил: — Фелиция.

— Но это же очевидный нонсенс! Вы получили блестящее образование, имеете ученую степень, написали фундаментальный труд по истории религий…

— Я выступал только соавтором, и было это уже давно.

Фелиция только отмахнулась от его возражений и продолжала:

— Все указывает на то, что вы — личность думающая. И потому у меня есть предложение. Почему бы вам не перейти работать в фирму Даваналей?

— В каком же качестве? — Эйнсли был удивлен.

— Ах, я пока точно не знаю. Я еще ни с кем не консультировалась. Но нам всегда нужны незаурядные люди, и если только вы согласитесь, мы подберем должность, которая будет соответствовать вашим способностям. — Эти слова сопровождались мягкой улыбкой. Потом Фелиция потянулась и кончиками пальцев прикоснулась к руке Эйнсли. В этом легком, как паутинка, жесте заключался вполне читаемый намек, заманчивое обещание. — Но я уверена, что какой бы пост вы ни заняли, мы сможем стать ближе друг другу. — Она провела кончиком языка по губам. — Если вы этого захотите, разумеется.

Эйнсли уже хотел этого, человек слаб, должен был он признаться сам себе. На мгновение желание обдало его внутренним жаром. Но затем в нем заговорил прагматик. Вспомнились слова Бет Эмбри: «Фелиция просто пожирает мужчин… Если ты ей хоть немного понравился, она от тебя так не отстанет… Медок у этой пчелки сладок, но и жалит она пребольно».

Ужалит она его или нет, но было заманчиво дать Фелиции соблазнить себя, утонуть в этом меду, а дальше — будь что будет. С Эйнсли это уже произошло однажды, и он нисколько не сожалел о своей связи с Синтией даже сейчас, когда знал, чем расплатился за наслаждение. Там, где замешана страсть, здравый смысл отступает. В свое время он часами выслушивал людские исповеди, которые подтверждали это. Однако в его судьбе, решил он, романа с Синтией вполне достаточно. Карен ждет второго ребенка, и только безумец мог сейчас очертя голову броситься в объятия необузданной Фелиции.