Вот что она рассказала Харту, Матушке и мне о том, как это началось, сказала, что куры сильно шумели.
Сказала, что они так громко требовали утреннего кормления, что Елена не услышала стука лошадиных копыт из-за гвалта внутри сарая.
Она всегда ненавидела кур, а теперь еще и это.
Сегодня утром, как и всегда, она наблюдала сонными глазами, как они роятся на полу сарая, и высыпала корм из ведра за дверь, чтобы выманить их наружу. Смотрела, как они, словно лава, текут во двор, и даже подумала, как это с ней иногда случалось, что они больше похожи на муравьев, чем на что-либо другое в природе, или, возможно, на снующие косяки рыб, кормящиеся в реке. Хотя ни муравьи, ни пескари не воняли так, как они. То, что они зависели от нее, в некотором роде изумляло ее. Они были быстрыми и двигались неистово, а их глаза были холодными. То, что такие свирепые существа дошли до состояния нахлебников, вызывало у нее отвращение.
Она уже дважды звала свою сестру Селин, чтобы та пришла собрать яйца, но Селин была молода и ленива по утрам, и ей пришлось позвать еще раз, прежде чем дверь распахнулась и в проеме появилась сестра, хорошенькая, полусонная и раздраженная, так что, несмотря на досаду, Елена улыбнулась. Дверь захлопнулась, отец за мутным окном подтянул подтяжки, посмотрел на них и отвернулся.
Она молча прошла мимо сестры во двор и, когда Селин скрылась в сарае, высыпала из тяжелого старого ведра последний корм, а затем направилась к дому и тут увидела, что они едут навстречу ей прямо по двору.
Четверо мужчин. На молодых и сильных лошадях.
Трое мексиканцев и один белый. Все перепачканы дорожной пылью и потом. Все вооружены винтовками и револьверами. У всех на груди крест-накрест патронташи.
Их присутствие напугало и разозлило ее. Особенно огромный лысый белый, который уставился на нее серыми немигающими глазами, скача через море кур, разгоняя их копытами своего коня, пока не оказался настолько близко, что она смогла разглядеть багровый шрам, выжженный буквой "D" на его щеке от челюсти до скулы и обратно.
Она слышала смех мексиканцев, которые лихо кружились на лошадях по двору, приводя в бешенство кур а, возможно, и лошадей, не привыкших к такому количеству мелких существ, снующих у них под ногами, из-за чего лошади становились на дыбы и ржали. Слышала, как щелкнул затвор, увидела, как высокий худой человек с индейской кровью, как у ее покойной матери, поднял карабин и выстрелил в утоптанную землю, как полетела грязь, а человек выстрелил снова, и на этот раз там, где раньше была курица, осталась только безголовая, бескрылая тушка, судорожно цепляющаяся за жизнь.