– Тебе ведь еще не обязательно уходить, правда, папа?

– Пора. День прошел чудесно.

Он крепко меня обнимает. Энн обнимает меня и прячет лицо у меня на шее. Это редкое проявление нежности застает меня врасплох, погружает глубже в реальность, от которой я бежал с тех пор, как проснулся. Вайолет прикусывает губу и изображает улыбку, ее кудри развеваются на ветру; у Коннора каменное, отрешенное лицо, но оба встают, чтобы меня обнять. Я целую Рейн в лоб и Эви в щечку, как у херувима, затем обнимаю Тони и Маркуса. Джейн берет меня под руку и настаивает на том, чтобы проводить до края пляжа.

Когда мы выходим на дорогу, она шепчет:

– Передай ей привет от нас, хорошо?

Рыдание застревает у меня в горле, и я крепко ее обнимаю. Ноги подкашиваются. Я не рискую оглядываться, просто чувствую, что все взгляды устремлены на меня, и они тянут меня назад с той же неодолимой силой, с какой луна влияет на приливы и отливы.

Я продолжаю идти, запоминая каждую деталь своего пути, хотя мог бы пройти его вслепую. Я знаю свой путь так же, как я знал каждый изгиб Эвелин, эти две вдоль и поперек изученные карты запечатлелись в самых глубоких уголках моего сознания.

Вот дюны, поросшие колышущимся просом, давнее наше убежище, где Эвелин покусывала мое ухо под сверкающими звездами. Вот здесь тропинка переходит в Сэндстоун-лейн, в раскаленный асфальт, который обжигал ступни внукам каждый раз, как они босиком бежали на пляж после того, как улицу заасфальтировали. Вот высокие дубы, куда однажды залетел игрушечный самолет Томаса. Вот дома под кедровой черепицей, с заросшими жесткой росичкой лужайками, обшарпанными ступеньками и бельевыми веревками, на которых развевается постельное белье. Вот ряд болотных роз, тянущийся вдоль нашей подъездной дорожки, где когда-то стоял столб с деревянным указателем, который я вырезал, а Эвелин раскрасила, чтобы объявить, что гостиница «Устричная раковина» снова открыта. Вот хруст дорожки, ведущей меня домой, вот крыльцо, на котором мама вытряхивала полотенца и через которое залетал на кухню Томми, вот входная дверь, за которой я всегда буду видеть Эвелин, ожидающую моего возвращения.

Войдя внутрь, я направляюсь в кабинет к двум пианино. Я почти слышу, как навстречу мне поднимается ее музыка, знакомая песня, название которой я забыл. Кончиками пальцев касаюсь клавиш, беру одинокую ноту, и она поет.

Я открываю крышку банкетки и нахожу письма и бутылек с таблетками. Прохожу мимо двери на кухню. Кладу письма на стол – две стопки, ее и моя.

Наливаю себе стакан воды из-под крана. Она такая холодная, что освежает горло, и я выпиваю ее двумя жадными глотками. Нащупываю бутылек на столе. Наливаю еще стакан воды. Солнце быстро садится.