Тея отвечает не сразу. Теперь ее любимый театр будет далеко. И рядом не будет Ребекки, чтобы поговорить. Никакого великолепия, которое мог бы предложить Якоб ван Лоос. Но… великолепие никогда не производило на Тею особого впечатления. Все это дело рук Неллы.

Вместо ответа Тея спрашивает:

– Но разве для тебя это не старое начало? Вернуться сюда.

– Вернуться сюда, где я жила ребенком? – Нелла снова вздыхает. – Кому‐то это покажется неудачей. Я так долго, еще до твоего рождения, пыталась этого избежать. Но сейчас, вернувшись на самом деле, я вижу, что это уже не то место, которое я покинула. Как оно может быть тем же самым? Моих родителей нет. Ни брата, ни сестры. Теперь здесь все может быть так, как я пожелаю.

– То есть ты больше не будешь бежать отсюда?

Нелла скользит кончиками пальцев по строкам, написанным Каспаром.

– Не буду.

– Так мы можем остаться?

– Можем. – Произнося эти слова, Нелла чувствует, как ее сердце впервые за много лет трепещет. – Тея?

– Да, тетя Нелла?

– Пойдем похороним Вальтера.

* * *

Похороны не занимают много времени, тельце Вальтера крохотное. Тея выбрала старое ореховое дерево последним пристанищем возлюбленного. Девушка опускается на колени и кладет его в неглубокую ямку, выкопанную ржавой мотыгой госпожи Ортман.

– Тетя Нелла, помнишь, ты сказала, что если бы лучше меня опекала, то никакого Вальтера не было бы? – Тея делает паузу, и Нелла ждет, глядя, как племянница медленно выдыхает и, встав, стряхивает с колен землю. – А я бы не хотела, чтобы Вальтера никогда не было. Потому что, если бы я не встретила Вальтера – если бы ничего из этого не случилось, – я могла бы никогда сюда не попасть. И ты. И ничего из того, что случится в будущем, тоже не имело бы шансов на существование.

– Возможно. Но если посмотреть с другой стороны, ты могла все равно сюда попасть, несмотря ни на что, – возражает Нелла. – Никогда нельзя быть до конца уверенной, что ложь, заключенная в человеке, – единственное начало новой главы твоей жизни. Как бы тебе ни хотелось так об этом думать. Однако я уверена, что врезала бы Вальтеру, случись нам встретиться.

– Тетя Нелла!

– Прямо по его смазливому личику.

– Разве можно говорить такое на похоронах!

Они обе смеются. Тея наклоняется над импровизированной могилой последний раз, чтобы засыпать лицо Вальтера землей.

Потом они направляются обратно к дому, окруженному трелями утренних птиц, и осматривают погребальный костер из досок, сооруженный Теей. Деревья дрожат от разноголосого щебета, листья трепещут, вплетая шелест в общий хор. Нелла поражена осознанием того, что, возможно, больше никогда не будет жить в доме на Херенграхт и их семейная судьба висит на волоске. Они идут в будущее, по-прежнему неопределенное и зыбкое. И это пение птиц – громче всего, что Нелла когда‐либо слышала за многие годы. Сотня, сотни голосов, поющих, щебечущих, стрекочущих. Как будто они и деревья – единственное, что есть на земле. Как будто Нелла и Тея всего лишь крохотные фигурки, двигающиеся в их тени. И Нелла поражается, что все эти голоса звучат в ее голове, дарят ей новую надежду.