Во всяком случае, там тогда мы не делали всех этих мысленных выводов и даже наверняка возмутились бы, если бы кто-то заподозрил нас в вовлечении интеллекта в экзегезу увиденной в камере глупости. Но ведь в некоторых случаях человек позволяет себе быть безошибочным, и первое впечатление тогда значит больше, чем порой годы раздумий. Итак, нескольких секунд пребывания в камере хватило нам понять, что, несмотря на небесные видимости, в ней господствует мрачная агрессивная бессмыслица. Исчезли все основания, в силу которых мы должны были подходить к чему-то такому серьезно. Магда тотчас вцепилась в небесные своды, и все вдруг светила, планеты и звезды расколыхались над нами, раскачались и расплясались, точно стайка невинных зайчиков, принимая таким образом видимость первобытного хаоса. Я попытался поставить лебедя вверх ногами, но он все время переворачивался, вскоре все это перестало занимать нас, те возможности, что предоставляла camera, были исчерпаны — была бы она святыней, тогда ее можно было бы бесчестить с еще большим удовлетворением. Мы вышли раньше отпущенного на посещение времени, чем вызвали неописуемое удивление художника; мы даже хотели поделиться с ним ощущениями, но наши иностранные языки еще не настолько созрели, чтобы, отпуская насмешки и издевки, самим не стать объектом издевок и насмешек.

Мы были глупы. Но мне интересно, как вы отреагируете на то, что я вам сейчас напишу (а это, к сожалению, правда). Нам кажется, что перед нами бесчисленное количество возможностей, а их между тем всего семь:

уточка, мост и лебедь;

лебедь, мост и уточка;

уточка, лебедь и мост;

мост, лебедь и уточка;

мост, уточка и лебедь;

лебедь, уточка и мост;

а если не нравится, то до свидания.

III. Венеция

III. Венеция

На этот раз в качестве сборного пункта мы выбрали крылатого льва[8], стоящего на колонне на площади Св. Марка, где ежедневно, с шести до восьми вечера сидели под ним в ожидании Сколясов, затерявшихся где-то по дороге. Позже нам пришло в голову, а не вывесить ли бело-красный флаг и не объявить ли на этом (огороженном толстыми цепями) пространстве подо львом польскую колонию. Это, естественно, вызвало бы вмешательство карабинеров и, вслед за этим, отклик в прессе — не только местной, а после (наверняка принудительного, а потому бесплатного) выдворения домой нас ожидали бы медали и почести. Пока же сидим там в первый раз и выбираем ножом из поллитровой банки полужидкий свиной паштет, а карабинеры кружат рядом, сочувственно поглядывая на нас. И вдруг: