Ужасом повеяло вдруг от звуков рояля, от бледного лица декламатора… от его голоса…
— А! Опять вы тут, кошмары моих ночей?.. Опять вы киваете мне из кровавого тумана? Прочь! Сдаваться позорно… Зову тебя на бой, моя судьба! Последний, смертный бой… Я не хочу паденья! Не хочу безумия и бреда… И кровью преступленья не обагрю моей руки!..
Бурная, клокочущая гамма забушевала внезапно. Очаянная борьба рыдала и билась в этих хаотических аккордах! Визг ярости, вопль протеста, мольба о помощи, исступленные проклятия чередовались в звуках…
— О, эти цепкие руки безумия! Они тянут в бездну… Пустите!.. Выше подняться! Выше!.. Туда, на вершины, где горит солнце разума… О, подымите меня!.. Взмахните еще раз крылья моей бессмертной души!..
Ниспадающая гамма хаотических звуков с внезапной и страшной силой ринулась вниз, как лавина… Казалось, демон засмеялся в бездне. Казалось, черная рука безумия настигла на вершине свою жертву и свергла ее в пропасть.
Все рухнуло… Все померкло…
— За что?!!
Все вздрогнули от этого вопля безнадежности.
Раз! — грохнул в ответ тяжкий аккорд, как голос бесстрастной судьбы… Два… три!..
— За что??
Казалось, это из глухой, далекой бездны долетела последняя жалоба гибнущего сознания…
— За что?..
Дрожащий, еще слышный, как бы придушенный стон прозвучал среди тишины и угас…
Был ли это человеческий голос? Был ли это звук рояля? Этот последний стон… Никто не понял, но все сердца сжались от ужаса… И долго еще, долго, казалось, в белом зале стояла мертвая тишина.
— Ух! — сорвалось у Катерины Федоровны со вздохом облегчения. — Это какое-то колдовство!.. — Она встала и захлопнула крышку.
Разом все вскочили, потрясенные, восторженные, и кинулись к ней и к Тобольцеву.
— Вы довольны, маменька? — улыбаясь, спрашивал он, весь еще бледный, отирая со лба выступивший пот.
— Это, действительно, колдовство! — восторгалась Засецкая. — Вы оба удивительные артисты!.. Это что-то… до того оригинальное!..
— Неслыханное! — щебетала Конкина, вздергивая худенькие плечики до ушей.
— Inoui![218] — поспешил перевести ее муж, вскидывая монокль.