Она знала теперь, что надо им обеим… Она это знала.

У порога Лизиной комнаты, в оранжерее, она задержалась на одно только мгновение. Потом, не стучась, толкнула дверь.

Лиза лежала на кушетке лицом вниз, вцепившись пальцами в волосы. Казалось, вихрь ворвался в эту комнату, опрокинул мебель, разбил статуэтки, вазы с цветами… Казалось, вихрь смял, скомкал, истерзал это час назад изящное существо, растрепал пышные волосы, изорвал белое платье, дивные кружева, исказил до неузнаваемости нежное личико… Но буря унеслась… оставив за собою развалины…

Федосеюшка побледнела, когда огромные глаза, полные мрака и тайны, остановились на ней… Эти глаза через ее голову, через эти стены, уже глядели в Бесконечность…

Сердце Федосеюшки дрогнуло… Что-то новое жаркой волной влилось в него и наполнило его до краев… Все муки, пережитые ею полгода назад и в эти последние четыре дня, испепелившие ее душу, пошатнувшие вконец ее давно нарушенное равновесие, она их видела сейчас воплощенными в лице другой… Та, кому она завидовала до боли, кого ненавидела каждой каплей своей крови — она страдала. Ревность вонзила когти в это сердце и пила его кровь. Лиза думала о смерти… И только смерть — Федосеюшка это знала — может дать ей покой…

Вся злоба ее и месть, что будила в ней эта женщина; все, что обдумывала она в бессонные ночи; все, что видела отраженным в черном колодце; все, чем она жила эти полгода, — угасло в ее душе, когда она увидала это лицо уходящей… эти глаза, глядевшие в бесконечность… «Одна доля, видно, всем нам суждена…» — сказал ей какой-то внутренний голос… И по тайной ассоциации всплыл зловещий стих: «Смерть одна спасет нас, — смерть!..»

И ничего, кроме страшной жалости к себе и к женщине вообще, обманутой, страдающей, отверженной женщине — не было уже в сердце Федосеюшки… Дрожь унялась… Необычайная тишина, сладкая и благоуханная, сошла в ее душу, так долго бившуюся в когтях страсти и злобы… так долго тосковавшую, так долго искавшую забвения и выхода… Теперь все было ясно и просто… И для Лизы… и для нее самой…

Медленно перешла она комнату, не сводя глаз с лица Лизы, и как-то торжественно, в благоговейном молчании поставила склянку со спиртом на письменный стол.

Лиза медленно стала подыматься на кушетке… Села, вытянув шею… Сделала несколько беспомощных жестов, словно отталкивая что-то, державшее ее… Потом вдруг встала, все не спуская глаз с Федосеюшки, беззвучная и белая, как призрак.

Несколько мгновений, недвижно, безмолвно, вытянув шеи и впиваясь в зрачки друг друга немигающими глазами, стояли они… Загадочно и неуловимо, повинуясь предначертанию судьбы, столкнулись внезапно дороги их жизней, бежавшие, казалось, так неизмеримо далеко одна от другой… И только в это роковое мгновение слепые очи их души открылись, и они почувствовали то, скрытое за стеной Повседневности, то, невидное для толпы, несознаваемое ими самими сродство их душ, сродство их хотений… и роковую неизбежность вытекающих из этого поступков… Они почувствовали значение того необъяснимого физического сходства, которое подчас бросалось в глаза… и общность судьбы, нерасторжимым узлом связавшую их в жизни и смерти…