Женщина смеется, ей весело: платье превратилось в халат. Она так пьяна, что ничего не понимает. Снова тянется к штыку. Прозрачная широкая комбинация рвется, и женщина, голая, вбирается на стол, чтобы ее видели все. Тело у нее розовое, но уже дряблое; она хочет танцевать, ноги заплетаются, она падает.

Молодой офицер с четырьмя орденами на кителе хохочет до слез. Он размахивает руками, желая обнять стол, опрокидывает стакан. Минишское красное медленно стекает офицеру на колени. Сначала он не может понять, что произошло, и лишь двигает коленями; потом, рассердившись, что намокли брюки, встает и хватает автомат. Кельнер предусмотрительно прячется за колонну. Одна за другой раздаются четыре очереди: толстый гипсовый ангелок на потолке, окруженный листьями аканта, раскалывается; еще одна очередь, и он рушится на танцевальную площадку в центре зала.

Барабанщик, словно жонглер, подбрасывает вверх свои палочки. Он уже не следит за мелодией, барабанит как попало. Музыканты играют кто во что горазд; пианист стучит по клавишам двумя пустыми бутылками из-под шампанского. Он совсем разошелся, поворачивается и бьет по клавишам собственным задом. Скрипач, самый молодой из оркестрантов, водит смычком прямо по корпусу скрипки: кто-то пережег ему струны сигаретой. А мертвецки пьяный толстяк-саксофонист печален: он не в состоянии допить вино, вылитое в его трубу.

На рассвете, когда на улицах появляются подметальщики, закрываются двери больших ресторанов. Усталые кельнеры спускаются по черной лестнице, немецкие офицеры под руку с пьяными женщинами выходят через вертушку парадных дверей. Так уж заведено.

Над входом в ресторан «Палас» висят два флага: один — со свастикой, другой — трехцветный — румынский. Белокурая проститутка, вся измазанная губной помадой, истерически хохочет. Офицер закрывает ей рот ладонью. Еще немного, и оба потеряют равновесие. Но вот офицер широко шагнул и оперся о стену: кажется, он приходит в себя. Он протягивает руку к румынскому флагу. Может быть, он так пьян, что хочет его поцеловать?.. Нет… он высморкался в него. Проститутка хохочет. Ее резкий смех катится по улице, пропадает где-то за домами.

Телеграфные столбы, стены и заборы в рабочем квартале на берегу Бегея, там, где выстроились в ряд металлургические заводы, пестрят надписями. Городская управа послала специальную команду, вооруженную кистями, замазывать антивоенные лозунги.

Наступает утро, город оживает. Распахиваются двери домов, поднимаются железные шторы витрин, по улицам бегут трамваи.

Сперва — отдельные громкие звуки, затем — обычный городской шум наполняет улицы, дома. Вступают голоса продавца газет, мусорщика, молочника. Внезапно город меняет свой облик: из открытых окон свисают простыни, на подоконниках появляются пестрые одеяла.