Каролю известен пока лишь Костюшко. На стене висел его портрет: в крестьяпской одежде с двумя перстами, поднятыми для присяги. На противоположной — фотография молодоженов Сверчевских. Мама все так же стройна, молода. А отец… Попроси сейчас фотограф, он вряд ли смог бы так браво расправить плечи.

Должность у пего завидная, в цехе — отдельная клетушка со стеклянной дверью. Однако сколько раз на дню приходится выбегать из цеха на холод, проверяя формы, точность литья.

Этого, как и многого другого, Кароль еще не знает. Да и до взрослых ли ему? Предстоит вызубрить басню Крылова «Лебедь, рак и щука», запомнить: в русском языке после «ж», «ш», «ч» и «ц» пишется «и», но ни в коем случае не «ы», хотя говорят «жывотное» и «шыло».

Отец изнемог от усталости, боли в груди. Он постоянно раздражен. Даже с Тадеушем Шмидтом — крестным маленького Кароля — вечные перепалки.

Тадеуш принес в дом Сверчевских подробности казни Стефана Окшея — того, что бросил бомбы в полицейский участок. Адвокат предложил Стефану подать на высочайшее имя прошение о помиловании. Стефан ответил — у Тадеуша записано дословно: «Польский рабочий не просит царя о помиловании. Своей смертью я принесу больше пользы нашему делу, чем дальнейшей жизнью. Пойду на смерть с убеждением, что выполнил свой долг и с возгласом в честь рабочего люда и социальной революции».

Кароль отодвинул в сторону тетрадь. Смутное волнение поднималось в душе. Но тут объявился хромой Юзек.

Юзек вовсе не хромает, просто ходит вперевалочку, но кто–то пустил: у него одна нога короче, и прилипла кличка «хромой».

Стоит приняться за уроки, о чем–то задуматься — на небе появляется солнце, а на пороге — Юзек. На этот раз, однако, Кароль не поддался на уговоры Юзека, остался дома.

Вскоре прибыл необычный гость — студент Варшавского университета. Долго и смущенно снимал в прихожей драные галоши, повесил ветхую шинелишку, поклонился: Майданьский.

Тадеуш Шмидт коршуном накинулся на него:

— На интеллигенцию мы не полагаемся… Она за пролетариев умирать не станет.

— Мы не отрицаем борьбу…

— Словесную… Готовы ли вы, лично вы, господин студент, — в голосе Шмидта издевка, в глазах — светлое пламя, — готовы ли вы застрелить генерал–губернатора Скалона?

Неожиданно вмешался Сверчевский:

— Почему гражданин Майданьский должен убивать генерала Скалона?

— Что изменится, если застрелить Скалона? — подхватил Майданьский. — Его преемник, рассчитываете, будет лучше?

— Вы хотите совершить революцию, не снимая белых перчаток! — воскликнул Шмидт.

— Революция — одно, индивидуальный террор — другое…