Несколько возгласов: „Слава Цезарю Августу!” со стороны собравшихся гедонианцев последовали за этой прокламацией, но народ, переполнявший площадь, принял ее мертвым молчанием. Все были поражены. Обвинение дуумвира, первого магистрата города, было делом серьезным и почти равнялось оскорблению города. И, кроме того, Гельвидия уважали за его приветливый характер, любовь к справедливости, великодушие и щедрость. Что же касается до иерофантиды, то ее любили за ее прелесть и доброту. Все знали, что она чище Дианы, выходящей из волны. Она исцелила многих больных, и народу нравилось смотреть на нее, когда она проходила в своем жреческом одеянии с длинными прямыми складками. Простой народ называл ее весталкой, а артисты и художники — Изидиной голубкой. Поэтому в пестрой толпе пронесся ропот сострадания и послышались отдельные возгласы: „Добрый Гельвидий! Наша бедная Альциона!”

Тем временем дуумвир Лентул, товарищ обвиняемого, вышел вперед, чтобы успокоить народ. Он произнес пространную, осторожную речь, полную искусной лести, и закончил ее словами: „Не думайте, чтобы Тит Цезарь питал недоброжелательство к этому городу или ненависть к обвиняемым. Против них предъявлены важные обвинения. Они будут рассмотрены здесь, перед вами, с полным беспристрастием. Вы все будете свидетели этого дела. Обвиняемые будут защищаться, и если они окажутся невинными, цезарь первый осыплет их милостями и покарает их клеветников. Что же касается до знаменитого Омбриция Руфа, то он приезжает не только во всеоружии своих побед и доверия императора, но и в качестве ликующего триумфатора. В ознаменование своей победы над бретонцами он даст в Помпее два больших зрелища в театре и три боя гладиаторов в цирке. Приготовьтесь встретить его достойным образом”.

Обещание триумфального праздника и публичных игр имели такую привлекательность в глазах народа, что радостные крики встретили эту речь, и такова переменчивость толпы, что непрочная симпатия к дуумвиру и поклонникам Изиды быстро потонула в шуме, вызванном ожиданием новых увеселений.

Уже несколько месяцев Мемнон, осведомленный о кознях Гедонии в Риме и интригах гедонианцев в Помпее, ожидал рокового удара. Он убеждал Гельвидия предотвратить его, выселившись из Помпеи со всей группой приверженцев на давно уже готовой триреме, чтобы продолжать святое дело в каком-нибудь греческом или египетском городе, вдали от подозрительного ока цезаря и коварной патрицианки, поклявшейся погубить их всех. Гельвидий высказывал противоположное мнение. Он отвечал, что час великой и решительной борьбы настал, что нужно выдержать удар и встретить врага лицом к лицу, хотя бы и рискуя жизнью. Он рассчитывал на могущество своего слова, на авторитет, которым пользовалась иерофантида и, несмотря на все, на справедливость цезаря. Его мнение взяло перевес.