Слияние Альционы с ее Гением открыло ему сущность вещей. Как горящую головню, выхваченную из небесного костра, он уносил с собою этот светильник далеко от разрушенного города Помпея. Так Эней Вергилия уносил из разрушающейся Трои зажженную головню к своему дымящемуся алтарю: „Aeternumque adytus effert penertalibus ignem!” Мемнон же взял свой свет не из мертвого города и не от каменного алтаря. Он взял его от солнца душ, из сердца Бога спустился он в его сердце, — живой огонь, вечный луч, способный зажечь миллионы душ!

XXIII Барка Изиды

XXIII

Барка Изиды

Солнце еще не встало, ветер свежел над покрытым зыбью морем, когда Гельвидий и Гельвидия, держа за руки своих сыновей, вышли из внутренней части триремы и поднялись на палубу. Мемнон присоединился к ним, и втроем они сели возле большой бронзовой урны, заключавшей в себе горячий пепел с домашнего алтаря. Гельвидий и Гельвидия не решались взглянуть друг на друга из боязни увидеть один в глазах другого тревоги последнего месяца и вчерашние ужасы. Они грустно следили за игрой бесчисленных волн на беспредельном море, единственном их отечестве в данную минуту. Они удивлялись тому, что улыбаются этому ясному небу, казалось, ничего не знавшему о несчастье Геркуланума и Помпеи. Что касается до Мемнона, то в глубине души он хранил свой сон, как перламутровая раковина заключает в лоне своем чистую жемчужину на спокойном дне морей, куда не достигают бури. Гельвидия, положившая обе руки, озябшие от ветра, на горячую урну, первая прервала молчание:

— Она еще горячая, — сказала она, смахнув слезу, — огонь теплится под пеплом…

Гельвидий тоже притронулся к урне, потом, указывая на сундучок из пальмового дерева, который Мемнон держал в руках и в котором заключались книги Гермеса, сказал:

— Мы увозим с собой священный огонь очага и святое предание — с этим можно основать новый город!

— Города разрушаются, — сказал Мемнон, — империи исчезают, но барка Изиды продолжает свой путь.

— Смотри, мама, чайки! — крикнул старший из сыновей Гельвидия.

Гельвидия следила глазами за полетом белых чаек, которые обогнали трирему и серебряными блестками затерялись на опаловой полосе горизонта, к северу, как бы показывая путь изгнанникам.

— Счастливые чайки! — проговорила Гельвидия. — Но где-то наша Альциона?

И она с плачем закрыла лицо руками.

Мемнон побледнел. Он сильно вздрогнул, но овладел собою и, положив братскую руку на голову молодой женщины, прошептал:

— Будь спокойна, Гельвидия, Альциона далеко отсюда, в сиянии и радости, но она всегда будет с нами, как победа, парящая над жизнью.