– Как-то, – рассказывал один, – идут по лесу мужики и видят, плетется маленький горбатый старичок и тащит вязанку дров в десять раз его больше. «Зачем, стар-человек, в лесу дрова тащишь? Дров-то кругом сколько хочешь!» – «Знать, так нужно, я родную землю спасаю. Я на татар с поленьями воевать иду». – «Как же ты, чудной, воевать поленьями будешь?» И вдруг в этот миг налетели татары. Тут горбатый старичок рассердился, бросил вязанку на землю и стал дровами кидать в татар. Бросит полено – воин встает, бросит другое – войско наступает. В трубы играют, в барабаны бьют, мечами машут. Набросились молодцы на татар и всех как косой скосили… Верные люди говорили: этот горбатый старичок уже пришел на Сить воевать с татарами…

– А еще пришел сюда мужик, – рассказывал другой дозорный. – Борода у него длинная, а усы как у сома, он их за уши закручивает. Так он хвалился, что может бурю, и дождь, и вёдро, и ростепель заговорами призывать. Ему все мурии, и белые и черные, послушны. «Призову, – говорит, – муриев, они татар заморозят, снегом засыплют, – тут им и смерть придет. Русских же людей, хрестьянских, мурии не тронут, потому заклятие подходящее знают». А звать этого ведуна – Барыба…

Оставаться в дозоре Торопке не пришлось. Через просеку, что вела к реке Сити, увидел он вдали черный дым.

– Да ведь это Боженки горят! – всполошились мужики. – Не привалила ли татарва?..

Один ратник остался в дозоре, остальные поспешили к боевому стану.

Глава тринадцатая Страшная весть

Глава тринадцатая

Страшная весть

В избе попа Вахрамея, склонившись над старым, потемневшим дубовым столом, опустив голову на ладони, сидел князь Георгий. Он вцепился пальцами в полуседые вьющиеся волосы и глухо стонал. Перед ним лежал пожелтевший лоскуток пергамента, вырванный в спешке из священной книги. Князь в который раз уже перечитывал неровные строки, написанные большими буквами знакомым почерком княгини Агафьи:

«Сокол ты мой ясный, княже Георгий! Куда улетел ты от своей лапушки-лебедушки! Злые татаровья в огромном множестве обложили город со всех сторон. Смерть грозит и мне, и нашим детям, и всему люду. Одна надежда, что ты прилетишь и всех врагов раскидаешь… Молюсь Спасу Пречистому, чтобы дал он мне радость еще раз увидеть твои милые очи! А как Богу будет угодно, так и сбудется. Приезжай…»

Поп Вахрамей, прижимая к груди древний медный крест, старался утешить и ободрить князя. Тот его не слушал, вспоминая последний миг прощания на крыльце, бледные, дрожащие губы, быстро катившиеся по щекам слезы и полные, горячие руки, трепетно обнимавшие его…