Мое стремление писать хорошие песни и обрести успех позволит что-то понять? Джош регулярно заверяет меня, что скоро я взорву мир поп-музыки. Он уверен в этом, а я — нет. Уверена я в одном: мой муж мне врет и изменяет. Замечен в измене как минимум дважды, что позволяет считать его серийным изменником.

Именно это, написанное черным по белому, и придется читать доктору Гетенберг. Именно это перекрывает все остальное.

Раздается звонок мобильного, и сейчас, увидев его номер, я смеюсь. Мой муж искренне полагает, что если звонить не переставая, в один прекрасный день я превращусь в прежнюю милую бесконфликтную женушку.

В какой-то мере и я надеюсь, что он прав, поскольку теперешняя злость сжирает меня изнутри, жадно чавкая.

Словно подтверждая это, громко урчит желудок.

Я спускаюсь по лестнице, мимо фотографий на стенах.

Целый фотоархив… Пальцы задерживаются над снимками. Вот маленькая Мег — как ее хочется потрогать!

— а вот мы с Адамом, молодые, смеющиеся. Старое свадебное фото, полное любви и надежды. А вот его щелкнули на барбекю у соседей: Адам позирует, словно модель для журнала, смотрит прямо в объектив, подбородок вздернут. Загорелые длинные ноги в шортах, русые, коротко остриженные волосы, блестящие в ярких лучах летнего солнца.

Еще шаг вниз по лестнице — и я понимаю: спроси меня кто-нибудь еще несколько недель назад, счастливы ли мы, и я уверенно ответила бы: «Да, конечно».

Вот какой превосходный лгун мой муж.

В кухне я достаю бокал и наполняю до края холодным совиньоном. Копаюсь в одном из принесенных пакетов, достаю печеный конвертик с куриной начинкой и медленно жую, смиренно слушая звучащий в голове голос. Он твердит мне, что надо есть. Я не хочу. А вот выпить — это дело. Алкоголь идет по пищеводу вниз, и мне становится хорошо.

Послеполуденное сентябрьское солнце скользит сквозь двойные двери, ведущие в садик за домом.

Я расхаживаю по кухне — конвертик в одной руке, бокал в другой — и попадаю в мелькание света и тени.

Откусить, запить вином… В промежутке я мычу слова песни, которую написала вчера. На лице возникает слабое подобие улыбки. Словарь пополнился рифмой для слова «ублюдок». «Нелюдок» — подлый гнусный трус. Адам-нелюдок. Улыбка на моем лице становится шире и мешает жевать.

Мне надо работать, и я начинаю подъем по лестнице.

Уже на четвертой ступеньке сажусь и замираю без движения. Взгляд — в одной точке, мышцы не хотят сокращаться. Отвечающая за познание часть мозга вне игры. Ноги объявили забастовку, руки словно приклеены к коленям. Меня вновь одолевают вспышки воспоминаний: места, где мы были, песни, которые мы пели, общие радости… Цепенею от страха, что все пойдет по кругу.