– Я вешаю трубку.
– Я вешаю трубку.
– Я вешаю трубку.
– Я вешаю трубку.
– Нет. Он уснул. Здесь только его отец.
– Клянусь здоровьем девочек.
– Ты за это заплатишь.
– Хватит. Я отключаюсь.
– Цви… это звонили мне.
– Да. Она. Виноват я сам – не нужно было оставаться так надолго. Но все будет хорошо. Если она позвонит снова, скажи ей, что я ушел. Не разговаривай с ней. Всего хорошего, мистер Каминка. Не знаю, увидимся ли мы снова.
– Да. Возможно, в аэропорту. Вы возвращаетесь ведь вечером во вторник?
– Возможно. Мысль неплохая. Разумеется.
– Я буду ждать вас там ровно в пять.
– Ухожу. Буду ждать вас в пять. Обо мне не беспокойтесь. И в любом случае – желаю удачи. Ну, хватит, а то я никогда не уйду. Прошу извинить меня. Я совсем не собирался заходить. Просто вышло так, что я проходил мимо, постучал, как птичка. А вы поднялись… а ты, Цви, услышал меня…
Пятница. Между четырьмя и пятью пополудни
Пятница. Между четырьмя и пятью пополудни
Мы не смогли протрезветь, пока не справились с овладевшей нами слепотой, в то время как мой папаша превращался в заливное, лежа на блюде, огромный и распухший от варки в бледном сероватом и мутном желе, пока мы сидели там тихие, как рыбы.
Бруно Шульц– Не мог бы поклясться, что сгорал от нетерпения встретиться с тобою. Я ведь не опоздал, не так ли? Надеюсь, ты это заметил.