Меня охватывает внезапная слабость.

– Это мама.

– Что это вы там бормочете. Кто вы?

– Мама… – я это уже шепчу.

– Чья мама? Ах… Это вы… Что случилось?

– Дай мне поговорить с Яэлью…

– А что случилось?

– Я хочу поговорить с Яэлью. Или с Цви.

– Хорошо, хорошо. Только не надо нервничать. Сейчас сможете поговорить со всеми… Только сначала скажите мне, что произошло?

Но из-за углового стеллажа, уставленного папками, появляется ОНА, одетая в облысевшую меховую шубу и галоши, на носу у нее старушечьи очки, которые вот-вот спадут, высокая, морщинистая, прямая, на ногах белые шерстяные чулки, с шеи свисает дешевая серебряная цепочка. Она протягивает костлявую руку, стараясь выхватить у меня телефон с улыбкой, которую я ненавижу. А в следующее мгновение я уже начинаю говорить, она пытается сделать то же, а голос в трубке, голос Яэли, раз и еще раз повторяет одно и то же:

– Мама? Что случилось? Что все это значит? Мама? – Она встревожена. Терпеливо повторяет свои вопросы, зовет меня: – Мама? Это ты?

Это я.

Молча я слушаю ее голос, потом кладу трубку и, повернувшись к окну, вижу, как быстро проплывает луна. Голос Яэли все еще звучит… где-то там. Где? Я затыкаю уши, не хочу ничего слушать. Ничего слышать, но ничего не могу и поделать с голосами, доносящимися до меня из бездонных глубин…

– Возможен несчастный случай.

– Вы опять беретесь за свое. Прекратите. Не надо.

– На этот раз их заставят. Их схватят.

– Вы говорили это уже тысячи раз, и что же? Ничего не случилось.

– На этот раз все под контролем, да? И что в итоге?

– Он так замечательно поет.

– Она это сделает. Но не вздумай проболтаться. ОНА, а не ОН. Я тебя предупредил.