Ему захотелось показать мне свою школу. Мы спустились к подножию холма и вошли в обширный двор прямоугольной формы, весь покрытый слоем утоптанной грязи. Школьную стену украшали огромные часы, показывавшие восемь.

– Они всегда показывают восемь, – сказал Гадди. В эту минуту он выглядел очень оживленным. Оглядываясь вокруг, он, похоже, что-то высматривал, то и дело ковыряя носком ботинка слежалую грязь. Внезапно он наклонился к земле и выковырял большой красивый кусок мрамора, который он положил себе в карман.

– Вот это находка! – пробормотал он, слегка задыхаясь.

Он стоял и озирался, не узнавая так хорошо знакомое ему место, такое сейчас тихое. Он чувствовал себя дома. В одном из углов школьного двора высилось нечто вроде небольшой платформы. Это был простой обломок камня, и вот на него-то он и запрыгнул, начав важно на нем вышагивать.

– А где твой класс? – спросил я его.

Он показал – где, и после нескольких безуспешных попыток проникнуть внутрь здания через какую-нибудь из закрытых дверей мы нашли такую – с обратной стороны фасада, которая поддалась нашим усилиям. Протиснувшись внутрь, мы оказались в школьном коридоре, стены которого были сплошь увешаны портретами национальных героев, букетиками сухих цветов, плакатами и цитатами из Библии, а также огромной картой Государства Израиль после Шестидневной войны, страны, которая непрерывно сражалась за право называться страной. Пропитавший все запах бананового пюре – неистребимый атрибут начальной школы. Я не переступал порога подобных заведений с тех пор, как мои собственные дети подросли. Я начал рассказывать Гадди, что в свое время я тоже был учителем, но учил не детей, а тех, кто, став учителями, учил учиться других. Он кивал, довольный услышанным, а сам тем временем вел меня к лестнице на втором этаже к своему классу, дверь в который была, к его огорчению, как и все остальные, наглухо закрыта. Сквозь стекло можно было различить парты и стулья, расставленные вдоль стен. Затем он повел меня обратно во двор, дергая на ходу все двери подряд. Ярко светило солнце. Жалюзи на окнах домов, протянувшихся вдоль улицы, были еще опущены. Он снова радостно запрыгнул на каменную платформу, красивый и здоровый, увлеченно говоря что-то самому себе, играя то ли в директора школы, то ли в кого-то из учителей. Издалека мне видно было, как скользили по его лицу солнечные лучи, в свете которых он был похож на несколько перекормленного кабана.

– Кто у вас директор школы? – спросил я, когда он присоединился ко мне.

– У нас не директор, а директриса, – пробурчал он несколько смущенно.