— Посмотрите на этих храбрецов! — послышались женские голоса.

По шоссе, без винтовок, без фуражек бежали оборванные, исцарапанные, все в синяках полицейский инспектор и его жандармы, а за ними Кара Мустафа.

— Мы вам покажем! Мы вас за это живьем сожжем! — грозились они, а сами продолжали бежать.

А Рако Ферра и староста барахтались в яме, как две недорезанные свиньи.

— Грязные псы, теперь вы на своем месте! — плюнул на них Гьика, и толпа с ненавистью продолжала глумиться над ними.

— Посмотрите, как плавают в луже эти волы!

Ребятишки окружили юродивого Ламе и, надрываясь от смеха, в один голос вместе с ним кричали:

— Блуф, блуф! Ой, Лака Фелла! Ой, сталоста!

Дом Гьики красовался своей новенькой крышей, а на холме Бели торчал только фундамент так и не выстроенной башни бея.

— Недалек день, когда мы тебе построим дом вон там! — обратился Гьика к Петри, показывая на холм правой рукой, с которой свисал оборванный рукав.

— А вот здесь будет стоять дом Рако! — добавил Бойко, глядя на разрушенную хибарку Стефо, который отдал свой строительный материал Гьике.

— Все так и будет, все сделаем, мы не одни! Нас миллионы! — с гордостью повторил дядя Эфтим слова болгарского матроса Явкова.

— Папа, папа! — послышался голос маленького Тирки; он только проснулся, и Рина вынесла его к отцу. Гьика, измученный, окровавленный, весь в поту, радостно посмотрел на сына.

— Папа, папа! — повторил малютка и протянул ручонки к отцу.

— Сынок! — улыбаясь, произнес Гьика, взял ребенка на руки и поднял его. Лучи солнца, поднявшегося из-за горных вершин, озарили лицо ребенка; от их яркого света на глазах у него выступили слезы.

Восходит солнце! Наступает утро!

И все крестьяне во главе с Гьикой Шпати, хотя и ждали приближения грозной бури, почувствовали, что в глубине их сердец наступило солнечное утро.

Солнце восходит!

Внимание!