— А где все остальные? — спросил он.
— Да приходил какой-то хлюст, раскричался, что мы тут устроили цыганский табор, и всех, кроме меня, прогнал. Они к нам теперь отправились дальше праздновать.
— А поесть там осталось? — жадно спросил он, испытывая новый прилив голода.
— Конечно, сыночек! Чего тебе? Грибков? Петушатинки?
— Давай, мать, еще кусок президента!
На сей раз он съел гораздо больше и не ослаб до такого отупения, а стал рассказывать матери, как его ограбили в поезде, как он шел несколько дней пешком от Тихозера… А когда опять проснулся, уже был вечер. На сей раз вместо матери рядом с ним оказался отец, и Дмитрий Емельянович расплакался — ведь все последнее время он привык ощущать себя гонимым и никому не нужным.
— Ну ничего… — утешал его Емельян Иванович. — Это нервное. Пройдет. Ты надолго к нам-то, Митюш?
— Надолго, пап. Навсегда.
— Да ты что? — не знал, радоваться или огорчаться, отец. — Ты что, в Москве задолжал сильно? Прятаться приехал?
— Да нет, пап, не бойся. К счастью, я там никому не нужен, никто там и не вспомнит обо мне. Дай-ка мне грибков теперь!
Он ел грибы, вспоминая, как шел по лесам и ему некуда было рвать попадающиеся в изобилии подосиновики, белые и подберезовики.
— Ты чемпионат-то смотришь, Иваныч? — спросил он, вдруг всполошившись.
— А как же! — засмеялся отец. — Вчера смотрел, как голландцы с хорватами за третье место рубились.
— И кто выиграл?
— Проиграли голландцы горбатым. Сегодня финал.
— А здесь телевизор-то есть в больнице? — еще больше всполошился Выкрутасов. Аж в голову ударило.
Емельян Иванович походил-походил и вернулся с печальным известием, что телевизора нет, а половина болельщиков уже со вчерашнего до понедельника по домам разбежалась, из тех, которые не прикованы к постели.
— Ну, давай, отец, и мы тоже! — ни секунды не колеблясь, махнул рукой Выкрутасов. Он снова уходил в ночь, снова совершал побег, на сей раз из больницы родного города.
Емельян Иванович малость поколебался, но уступил сыну в его стремлении бежать.
От больницы до самого дома шли пешком. Расстояние невеликое, за полчаса доковыляли. Несколько раз Выкрутасова начинало мутить, но не до обморока. Отец бережно поддерживал его. И не было в тот час во всем Светлоярске более счастливого человека, чем Дмитрий Емельянович, из тех, кого сегодня избили.