II

Когда Пьер, прибыв в город и столкнувшись с бессердечным равнодушием Глена, стал наводить справки о том, к кому бы обратиться с просьбой в своих стесненных обстоятельствах, он вспомнил о своем старом приятеле Чарли, и отправился на его поиски, и нашел его наконец; он увидел перед собой высокого и стройного, но скорее худого и бледного и все же замечательно красивого молодого человека, коему исполнился двадцать один год, который, занимая маленький пыльный адвокатский офис на третьем этаже старого здания Апостолов, претендовал на то, что занят очень большим и на глазах растущим бизнесом среди опустелых голубиных гнезд да под непосредственным надзором неоткрытой бутыли чернил; его мать и сестры жили в комнате наверху; а он сам, не только следуя закону земного бытия, но будучи также связан с особым секретом да теологико-политико-общественными схемами масонского порядка, кои вынашивались обладателями изношенных пальто Апостолов, он следовал некой незрелой трансцендентальной философии, как для благотворительных средств на поддержку, так и для своего собственного умственного питания.

Пьер был сначала немного удивлен его необыкновенно искренним и дружелюбным поведением, все прежние аристократические предрассудки у Пьера исчезли начисто и сгинули в небытие, хотя при первом потрясении при их встрече Чарли не мог, скорее всего, знать о том, что Пьер выброшен на улицу.

– Ха, Пьер! Рад видеть тебя, приятель! Послушай-ка, в следующем месяце я собираюсь толкнуть речь перед орденом Омега в Апостолах. Великий мастер, Плинлиммон, будет там. Я услышал от него как-то самый лучший отзыв о себе: «Этот юноша имеет в себе примитивные категории; он создан для того, чтобы поразить мир». Ну, приятель, я получил предложения от издателей «Спинозаиста» вести еженедельную колонку в их газете, и ты знаешь, как мало людей способны понимать, что напечатано в «Спинозаисте»: ничего там не признается, кроме предельного трансцендентализма. Навостри свои уши; я подумываю избавиться от апостольской маскировки и храбро выйти наружу, Пьер! Я думаю о том, чтоб вырвать с корнем государство и нести философию в массы… Когда ты приехал в город?

Несмотря на все свои беды, Пьер не мог подавить улыбку при этом довольно-таки занимательном приеме; но, хорошо зная парня, он не мог не понять из того фонтана восторженного эготизма, что его сердце совсем не испортилось, ибо эготизм – это одно, а себялюбие – другое. Как только Пьер рассказал ему о своем положении, Чарли немедленно обратился в саму серьезность и доброту, исполненную практичности, отрекомендовал Апостолов как наилучшее возможное жилище для него – дешевое, уютное и близкое к центру; он предложил достать карту и вызвался помочь Пьеру перенести его скарб, но, наконец, подумал, что самым лучшим будет подняться наверх и показать ему свободные комнаты. Но когда под конец они обо всем договорились и Чарли, весь – жизнерадостность и рвение, отправился вместе с Пьером в отель, чтобы помочь тому с переездом, он крепко схватил Пьера за руку, едва они миновали большую сводчатую дверь под башней Апостолов, и тотчас же принялся частить занятной скороговоркой эпическую поэму, и он продолжал рассыпаться до тех пор, пока и сами трубы Апостолов не скрылись из поля зрения.