Вдохнув ароматный пар, он втянул в себя терпкую горячую жидкость, мгновенно оросившую нутро грубой лаской. Сделал еще один глубокий жадный глоток, заливая травяной настой прямо в сердце.

Вернул термос владельцу, который повторил:

– Так ты за кого?

– Я ни за кого. За Россию.

– Здесь все за Россию, – резко перебил пацан с зеленым гребешком; вспыхнуло в памяти слово “ирокез”.

– За Россию. Вот. Я народ наш жалею. У меня жена… – Все замолчали и ловили его негромкие слова. – Она за Ельцина. А я всё понял. Я для себя целый мир открыл. Про политику всё-всё читаю. Я был электронщик высшего класса, космические приборы делал. И кто я теперь? Под землей с трубами. Червяк… Я всегда за правду был. Вот. Я всех хитростей не знаю, я на митинге первый раз в жизни. Но за наших я болею.

– А кто наши? – иронично спросил круглый.

– Руцкой нормальный – летчик, Хасбулатов тоже неплохой – образованный, профессор, клевещут на них много. Депутаты есть хорошие. Еще Анпилов толково говорит – чистит всех этих… Как цены взвинтили! Ничего не купишь. Зимой, говорят, новое подорожание на все продукты. Не слыхали?

– А мы здесь сами за себя! – бодро заявил юнец с гребнем; остальные участки его головы были выбриты и розовели под невесомым пухом. – Тут каждой твари по паре. Летом у музея Ленина мы с баркашовцами подрались: одному фашику бутылкой череп проломили. С тех пор они поквитаться хотят. Нашего воробья вчера зажали, – было непонятно, кого он назвал воробьем, – к стене поставили и давай кошмарить: уходи отсюда, иначе прикончим.

– Вам надо вместе… всем… всем… – забормотал Виктор. – Иначе глупо будет. Вы вместе, а у вас война. Это так у меня с женой. Вроде вместе, а вроде воюем.

– Разведись, – посоветовал бас.

– Дочь у меня.

– Дочь у него, – проблеял некто лохматый, в вельветовом пиджаке.

– И люблю я ее, – добавил Виктор так, что было понятно: о жене. – Люблю, прощаю. Со стороны если поглядеть – завидная пара.

В бочке что-то лопнуло с живым икотным звуком, дым заклубился выше и стал растекаться, темный и едкий, кусая за ноздри и царапая глаза.

– А ты ее убедить не пробовал? – Круглый встал: узкая сухая доска наперевес, криво торчащий ржавый коготь гвоздя.

Виктор не ответил. Он заметил, что вокруг лежали еще доски, вероятно, выломанные из какого-то забора, в облупившейся серой краске.

Круглый ловко сунул доску в бочку и отпрянул.

– Государство, церковь, семья, – откликнулся кто-то с другой стороны бочки.

– Как? – переспросил Виктор.