— Полноте! У вас есть глаза и уши, надеюсь, вы пользуетесь ими, как все прочие люди?

— Они ничего мне в вас не откроют! — Мне кажется, я улыбнулся.

— Договаривайте до конца, договаривайте! Что вы хотите этим сказать?

— Я боюсь вас оскорбить. Мне вспоминается, я видел ребенком спектакль кукольного театра как-то в ярмарочный день в Вильмане. Петрушка спрятал свое сокровище в глиняный горшок и отчаянно размахивал руками на другом конце ширмы, чтобы отвлечь внимание полицейского. Я думаю, что вы очень суетитесь в надежде утаить от всех истину вашей души, а возможно, и для того, чтобы самой о ней забыть.

Она внимательно слушала меня, поставив локти на стол, положив подбородок на ладони и прикусив мизинец левой руки.

— Я, господин кюре, правды не боюсь, и если вы вызываете меня на правду, могу немедленно вам исповедоваться. Я ничего не скрою, клянусь!

— Я ни на что вас не вызываю, — сказал я, — что касается исповеди, то я согласился бы ее выслушать только в том случае, если бы вам грозила смертельная опасность. Грехи будут вам отпущены в положенное время надеюсь, и уж наверняка не моей рукой!

— Ну, это предсказать не трудно. Папа поклялся, что добьется вашего перевода, и все тут у нас теперь считают вас пьяницей, потому что…

Я резко обернулся к ней.

— Хватит, — сказал я. — Мне не хотелось бы проявлять неуважение к вам, но я сыт по горло вашими глупостями, мне в конце концов становится стыдно слушать. Раз уж вы здесь, — да еще против воли собственного отца! — помогите мне убрать дом. Я один с этим ни за что не справлюсь.

Когда я сейчас думаю об этом, мне трудно попять, почему она мне подчинилась. Но тогда я счел это вполне естественным. Дом преображался на глазах. Она молчала, но когда я искоса посматривал на нее, мне казалось, что она становится все бледнее и бледнее. Внезапно она отбросила тряпку, которой вытирала мебель, и снова подошла вплотную ко мне, лицо ее было искажено яростью. Я почти испугался.

— Ну, этого с вас достаточно? Вы довольны? Да, ловко вы прикидываетесь! Все думают, что вы безобидный, что вас надо пожалеть! А вы — тверды, как камень!

— Тверд не я, это вы сами несгибаемы, и это — от Бога.

— Что вы морочите мне голову? Я прекрасно знаю, Бог любит только кротких, смиренных… Да расскажи я вам, что я думаю о жизни!

— В вашем возрасте о жизни не слишком задумываются, просто хотят того или другого, вот и все.

— Ну так вот, а я хочу все, дурное и хорошее. Я испробую все.

— Надеюсь, вам не придется долго ждать, — сказал я, смеясь.

— Оставьте! Пусть я еще молода, но мне отлично известно, что большинство умирает, так этого и не добившись.