К полуночи буря разыгралась вовсю. Эдди выжал воду из своего плаща и хотел было отдать его мне, но я сказал, что налагаю на него послушание: завернуться в плащ самому. Тогда он обнял меня и держал в своих объятиях всю ночь – всю нашу первую ночь под открытым небом. И Меон попросил у него прощения за свои вчерашние слова: что Эдди, мол, убежал бы прочь и оставил меня умирать на отмели.

«Все-таки половина твоего пророчества сбылась, – ответил Эдди. – Я и впрямь подобрал сутану (она у него задралась от ветра). А теперь возблагодарим Господа за Его милосердие».

«Гм! – отозвался Меон. – Если шторм не утихнет, мы вполне можем рассчитывать на голодную смерть».

«Коли будет на то Господня воля, Он пошлет нам пропитание, – заверил Эдди. – Подпевайте же мне хоть немного, пока я буду взывать к Нему».

Он приподнялся, опираясь на скалу, и затянул псалом, хотя ветер хлестал его по лицу и выхватывал слова изо рта.

В глубине души я всегда честно признавал, что Эдди лучше и добродетельнее меня. Но я тоже старался как мог – да-да! – старался изо всех сил…

И вот наступило утро, потянулся день – наш второй день на голом островке. В скалах попадались углубления, наполненные дождевой водою, да и не впервой мне было поститься, и все-таки мы сильно страдали от голода. Меон не давал костру совсем угаснуть, подкладывая щепку за щепкой, и добрые мои друзья старались усадить меня прямо над этим крохотным огоньком, а я был слишком слаб, чтобы противиться. Ночь я провел в объятиях Меона, который прижимал меня к груди, точно малое дитя. Бедный Эдди слегка свихнулся и вообразил, что обучает хор певчих у нас дома, в Йорке. При этом он был с ними ангельски терпелив!

«Еще немного, – прошептал Меон, – и все мы отправимся к своим богам. Как-то примет меня Вотан? Он уж знает, что я в него не верю! А с другой стороны, не могу же я, будто наш король, в последнюю минуту начать заискивать перед христианским богом, чтобы – как это у вас называется? – спасти свою душу! Что же мне делать, епископ?»

«Милый мой, – сказал я ему, – коли ты и впрямь так считаешь, лучше не делай ничего. Заискивать перед Богом (любым богом!) ради выгоды – хуже не придумаешь. Но если тебя удерживает одна лишь гордость упрямого юта, помоги мне подняться, и я окрещу тебя прямо сейчас».

«Лежи, – ответил Меон. – Может, дома у камина я рассудил бы иначе. Но предать отцовских богов – даже если в них и не веришь – в разгар этакой бури… А сам бы ты как поступил?»

Я лежал в его крепких, дружеских руках, согреваясь живым теплом его сердца. Для богословских споров момент был неподходящий.