На улице она все еще повторяла: «Упаси господи!»

Кара де Анхель не замечал дев, которые, выполняя свой долг милосердия и навещая больную, пытались, кроме того, утешать жениха. Он благодарил их, не слыша, что они ему говорили, — слова, слова, — и всей душой внимал монотонным, жалобным стонам бредившей Камилы; не отвечал на сердечный пыл, с каким они пожимали ему руки. Подавленный горем, он чувствовал, что тело его холодеет. Казалось, будто льет дождь, немеют конечности, будто кружат его невидимые призраки в пространство, более обширном, чем бытие, где воздух — сам по себе, свет — сам по себе, тень — сама по себе, все предметы — сами по себе.

Приход врача прервал вереницу его мыслей.

— Так, значит, доктор…

— Уповайте на чудо!

— Вы будете приходить сюда, правда?

Трактирщица не сидела на месте ни минуты, и, назло времени, все успевала делать. Она брала стирать белье у соседей, рано утром его замачивала, потом несла в тюрьму завтрак для Васкеса — о нем не было никаких сведений, — по возвращении стирала, выжимала и развешивала белье. Пока тряпки сохли, она бежала домой, чтобы управиться с делами по хозяйству. Были и другие заботы: накормить больную, зажечь свечи перед изображениями святых, растолкать Кара де Анхеля, чтобы тот поел, встретить доктора, сбегать в аптеку, стерпеть присутствие «монашек», как она называла старых дев, и поругаться с хозяйкой тюфячной мастерской. «С таких тюфяков не встать без синяков! — кричала она с порога, махая руками, будто отгоняя мух. — Такие тюфяки не купят и толстяки!»

— Уповайте на чудо!

Кара де Анхель повторял слова врача. Чудо — произвол вечного преходящего, триумф неведомого, абсолютное ничтожество человека. Он испытывал потребность громко взывать к богу, чтобы тот сотворил чудо, ибо реальный мир ускользал из его рук — бесполезный, враждебный, неустойчивый, не оправдывающий своего существования.

И все ожидали развязки с минуты на минуту. Вой собаки, громкий перезвон колоколов в соборе Мерсед заставляли соседей осенять себя крестным знамением и восклицать, шумно вздыхая: «Отмучилась!.. Да, пробил ее час! Жениха-то жаль!.. Что поделаешь. На то воля божья! Вот чем все мы станем в конечном счете!»

Петронила рассказала обо всем этом одному из тех людей, что до старости сохраняют детское выражение лица, — преподавателю английского языка и других диковинных предметов. Этого человека называли попросту Тичер[30]. Петронила хотела узнать, можно ли спасти Камилу магическими средствами, и Тичер должен был знать это, ибо, помимо того, что он преподавал английский язык, он посвящал свой досуг изучению теософии, спиритизма, черной магии, астрологии, гипнотизма, оккультных наук и был даже изобретателем прибора, который назывался «Волшебный сосуд для отыскания спрятанных сокровищ в домах с привидениями». Никогда не сумел бы объяснить Тичер, почему он питал такое пристрастие ко всему неизведанному.