Озабоченно изучал он отражение в зеркале, будто хотел как можно больше узнать об этом чужом человеке. Он кивнул ему и снова узнал его; да, это был он сам, точно такие же ощущения были и у него самого. Из странствия возвратился очень уставший, немного отупевший старик, невзрачный мужчина, такой уже не пустит пыль в глаза, и все же он не имел ничего против него, все-таки он ему нравился: в лице его было нечто такое, чего не было у былого красавчика Златоуста, в нем была, при всей усталости и разбитости, какая-то удовлетворенность или даже равнодушие. Он тихо улыбнулся про себя и увидел, как отражение сделало то же самое; ну и славного же парня приволок он с собой из путешествия! Изрядно потрепанным вернулся он из своего маленького странствия, лишившись не только коня, походной сумки и талеров, но и многого другого: молодости, здоровья, веры в себя, румянца на щеках и силы во взгляде. И все же отражение ему понравилось: этот старый слабый человек в зеркале был ему дороже того Златоуста, каким он был так долго. Он стал старше, слабее, невзрачнее, но и бесхитростнее, непритязательнее, с таким легче поладить. Он засмеялся и пальцем разгладил морщинки под глазом. Затем опять лег на постель и на сей раз заснул.

На другой день он сидел в своей комнате, склонившись над столом, и пытался рисовать, когда пришел Нарцисс. Он остановился в дверях и сказал:

— Мне доложили, что ты вернулся. Слава Богу, радость моя велика. Поскольку ты не заглянул ко мне, я пришел к тебе сам. Не помешал?

Он подошел ближе; Златоуст оторвался от своих бумаг и протянул ему руку. Хотя Эрих подготовил настоятеля, при виде друга он сильно испугался. Тот приветливо улыбнулся ему.

— Да, я опять здесь. Приветствую тебя, Нарцисс, мы давно не виделись. Извини, что еще не зашел к тебе.

Нарцисс посмотрел ему в глаза. Он тоже увидел не только угасшее, печально увядшее лицо, но и нечто другое — эту удивительно приятную печать уравновешенности, даже равнодушия, смирения и благодушного стариковского настроения. Мастер по части чтения в людских лицах, он видел также, что этот ставший чужим, изменившийся Златоуст уже не совсем от мира сего, что душа его далеко улетела от действительности и бродит по дорогам мечты или же стоит уже у врат, ведущих в мир иной.

— Ты болен? — озабоченно спросил он.

— Да, и болен тоже. Я заболел уже в самом начале своего странствия, уже в первые дни. Но ты же понимаешь, мне не хотелось сразу возвращаться. Если бы я так быстро вернулся и стянул свои походные сапоги, вы бы посмеялись надо мной. Нет, этого я не хотел. Я отправился дальше и еще немного поскитался по миру, мне было стыдно, что странствие мое не удалось. Я слишком многого ждал от него. И я, стало быть, устыдился. Ну да ты меня поймешь, ты же умный человек. Прости, ты что-то спросил? Прямо наваждение какое-то, я все время забываю, о чем, собственно, речь. Но что до моей матери, ты поступил правильно. Было очень больно, однако…