Перед выходом из дома он заглянул к немцу. Тот лежал, укрытый одеялом, а рядом сидел Михей.
- Стеречь тебя, враля, до завтрева будем, - сказал Архаров. - А завтра, уж не погневайся, поедешь на Лубянку к Карлу Ивановичу Шварцу. Так что думай, любезный. Сдается мне, ты уж и говорить наловчился, и ноги тебя кое-как слушаются. Коли надумаешь говорить - послушаем твоего вранья… Не надумаешь - пеняй на себя. Сашка, пошли.
Секретарь торопливо пошел за обер-полицмейстером, вслед за ним забрался в карету.
- Что скажешь? - спросил его Архаров.
- Ничего не понять, Николай Петрович, - признался Саша. - Отчего это он у нас лежал-лежал, а теперь вдруг его вытащить пытались?
- Сие - первый вопрос. В меня стреляли еще когда, зимой… И лишь теперь он кому-то вдруг потребовался.
- Злодеи прознали, что он стал поправляться, и побоялись, что выдаст. Мы же к нему милосердно отнеслись, лечили его, он бы из благодарности выдал, - предположил Саша.
- Нет, он с ними, видать, заодно… Хотя у Шварца заговорил бы непременно. Он у нас, вишь, сытый, жирный, такие плохо плети выдерживают, не говоря уж про кнут. Проведали, что он уже способен языком шевелить, говоришь? А как полагаешь - кто из наших дураков проболтался?
Саша пожал узкими плечиками - этого он знать никак не мог.
На Лубянке у двери кабинета его ждали десятский Толкунов и Тимофей в неком смурном состоянии духа.
- Вот, ваша милость, послушайте, чего скажет, - не особо почтительно буркнул Тимофей. - Докладывай, как полагается.
- Мы, ваша милость, с Иваном Авдеевым ночью по Воздвиженке и по переулкам ходили, смотрели, кто без фонарей, как положено, с литерами… Уже светало, мы домой собрались, тут шум услышали, побежали на шум, глядим - тело…
- И что за тело?
- Феди тело, Савина… мы тут же признали…
- Что?!? - зарычал Архаров. - Федьку убили?!
- Нет, ваша милость, Боже упаси, а только очень плох! - воскликнул Толкунов. - Мы его тут же перевязали кой-как… там княжны Шестуновой двор, мы сторожей кликнули, туда перенесли! И тут же я на Лубянку, пока добежал - гляжу, светает…
- Дурак, на Пречистенку бежать надобно было! Ты что, позабыл, где мой дом? Кляп отмороженный! - Архаров в отчаянии орал так, что самому было противно, и не умел себя усмирить. Все, кто был поблизости, шарахнулись, у одного лишь Саши Коробова как у человека, на которого Архаров никогда даже не замахивался, хватило мужества встать лицом к лицу с обер-полицмейстером.
- Ваша милость! Дайте я съезжу, заберу его! И тут же - к нам!
- Бери мой экипаж, живо! - приказал Архаров. - Харитон, Толкунов - с ним, перенесете в экипаж бережно! Ехать - медленно, не растрясти! Толкунов, как он ранен? Пуля?