— Эй, вы о чем? — бандиту так и не объяснили всего плана, — Где казаки? Что казаки?

— Еще резерв… Некогда рассказывать, — торопился Руслан, — Занять места! Идем вперед!

Армии зашевелились. Комендант Сикария, заменив трость широким палашом, первым выступил в центре войска. Следом мелкими шагами тронулись полки юззи. Фланги и центр двинулись одновременно. Хлюпала под ногами черная земля, хрустели остатки снега — широким фронтом сикарийцы приближались к протам. Только резервы, открыто стоящие у края леса, остались на местах.

Центр, крылья — все это неважно при ширине поля боя в восемьсот метров, но приходилось соблюдать навязанные правила, исполнять роль в глупом спектакле, где смерть и ужас были настоящими. В двадцати метрах друг от друга войска замерли. Смолк грохот поступи, стих звон доспехов, исчезли другие звуки. Напряжение, усиленное неизвестностью, заставило велийцев с испугом взирать на подошедшие полки врага.

Тишина разорвалась воем сикарийских труб!

Комендант издал истошный крик, призывающий к бою, и сикарийцы сделали шаг вперед.

Еще вопль, и еще один шаг по направлению к противнику.

— Вперед! — раздался лающий хрип из глотки уродца.

Сикарийцы лавиной устремились на велийцев!

— Лучники, огонь! — скомандовал Руслан.

Облако стрел поднялось над полем, несколько юззи упали на землю, но основная орда волной катила на протов.

— Вперееееееееееед! — выкрикнул команду Золотой Воин.

Меч Руслана первым опустился на голову ближайшего юззи, разнося в щепки строительную каску. Велийцы ринулись следом, и восьмисотметровый фронт сшибся. Началась битва! Оружие встретилось над головами бойцов, издав оглушительный лязг. Следующий удар — мечи и топоры врубились в самодельные латы. С треском лопались деревянные щиты, открывая беззащитные тела. Тут и там металл вонзался в плоть, вызывая алые всполохи кровавых фонтанов.

Руслан отчаянно работал мечом. Здесь Олово, здесь не работают правила Меди, когда Беспроторице достаточно было лишь коснуться врага оружием. Приходилось рубить, колоть, бить.

Первые пострадавшие мешками упали под ноги. Предсмертные хрипы потонули в грохоте боя. На место ушедших встали следующие, но мечи работали без остановки — мертвые и раненные непрерывным потоком опускались вниз, преграждая живым путь. Черная, истоптанная земля как могла впитывала кровь. Бугорки грязного снега насквозь пропитались алым, и эти редкие остатки зимы шипели, разъедаемые горячей жижей.

Смерть безвкусный художник: пни — и маленькие пеньки, и гигантские пеньчища — перекрашены в красный грубыми, отвратными мазками. Изувеченные тела застыли в корявых, неестественных позах. Смерть! Она бывает разной: и героической, и нелепой, и страшной, и легкой, но, каких бы высей или глубин не заслуживал человек в будущем, здесь, в Олове, смерть всегда уродлива.