— Вы же меня расстреляете?

— Я — нет. Вас будет судить военный трибунал как бандита, предателя, изменившего своей Родине, с оружием в руках выступавшего против Красной Армии.

— Наши люди все такие.

Отдельные граждане, например, не согласны с этим.

— Кто такие? — вскочил Тарас со своего места.

— Сядь, дурак! Могу не сдержаться.

— Скажите для интереса.

— Кто с вами поддерживал связь по радио? — не стал Сергей отвечать на вопрос.

— Не знаю. Таблицу радиосигналов и рацию передал сотник. Мне оставалось лишь расшифровывать сигналы.

— Могли бы узнать по голосу радиста?

— Вряд ли. Назывались одна-две цифры низким голосом без позывного.

— Значит, ничем помочь не хотите. А зря.

XXXI

XXXI

Полковой медицинский пункт размещался в березовской районной больнице. Для него было отведено крыло кирпичного одноэтажного здания, не пострадавшего в ходе боев за населенный пункт. В палатах много коек, между ними узкие проходы. После ночной операции свободных мест нет. Раненые лежат даже в коридорах, над ними хлопочет медперсонал полка. Николай Дмитриевич располагается в углу у окна. Рука по-прежнему безжизненна, но ночью неожиданно шевельнулся непроизвольно указательный палец. С радостной надеждой попробовал своей волей еще раз оживить его, но попытка оказалась безуспешной. Вновь упало настроение. Утром о важном событии рассказал фельдшеру, землячке своей.

— Значит, должна ожить рука, — обнадежила Наташа, — признак верный.

Ближе к полудню раненых посетило полковое начальство. Сергей присел на кровать отца, справился о самочувствии, рассказал о ночных событиях. Сын взял его руку, помассировал пальцы.

— Я почувствовал тепло, — неожиданно сказал Николай Дмитриевич, — твое тепло, сын.

— Вдруг, правда, оживает?!