Генерал хорошо понимал, что если кто-то из троицы чудом выжил в том афганском аду и попал в разработку к американцам, то это провал. Самый крупный провал за все время работы. Хоть все трое – народ не слабый, но в ЦРУ владеют самыми современными методами развязывания языков. Если так, то уже давно поднялся бы визг о грязных операциях КГБ за рубежом, но ЦРУ молчит, значит, не все там у них ладно.

Толмачев никогда не доверял своему агенту Каракурту, готовому работать за деньги на любую разведку мира. Мразь продажная, понимает, что мы ему не доверяем, но с какой-то паскудной целью настырно пытается возобновить контакты с нами. С какой целью? – спрашивал он себя.

Генерал интуитивно чувствовал, что выход агента на связь и его информация о вербовке бывшего офицера КГБ американской разведкой каким-то образом связаны между собой, но каким?.. И наконец, кто из троих офицеров его Управления Ястреб Востока? Ответы на эти вопросы найти было необходимо. Кроме того, сообщение, что Каракурт получил доступ к ядерной программе Пакистана, несмотря на недоверие к самому агенту, все же представляло исключительный интерес.

В тот же день из Москвы ушли две шифровки: одна резиденту в Пакистане с приказом проверить доступ Каракурта к ядерной программе его государства, другая резиденту в Гонконге с заданием – раздобыть всю возможную информацию о некоем Джоне Ли Карпентере. Помимо этого резиденту поручалось, по возможности, заполучить его фото и отпечатки пальцев.

Собрать какую-либо информацию о человеке по имени Джон Ли Карпентер, находящемся на лечении в монастыре «Перелетных диких гусей», резиденту не удалось, по причине полной закрытости монастыря от посторонних глаз и ушей и отсутствия сведений о нем в полиции Гонконга. Но, несмотря на это, его люди под видом бизнесменов из Европы, интересующихся методами традиционной восточной медицины, все же проникли в монастырь. Через неделю фотография и отпечатки пальцев фигуранта прибыли с дипломатической почтой в Москву.

На добротном цветном снимке, на фоне монастырских построек стоял в расслабленной позе мужчина-европеец в желтом монашеском кимоно, с самурайским мечом в руках. Обрамленное короткой бородой с сильной проседью лицо мужчины было изуродовано страшными шрамами.

– Что дала экспертиза? – вскинул генерал глаза на полковника – начальника криминалистического отдела.

– Лицо этого монаха так перепахано рубцами, будто он побывал в мясорубке, – ответил тот. – Шрамы на надбровных дугах, переходящие на щеки и виски, не дают нам возможности даже идентифицировать его национальность по разрезу глаз и строению ушных раковин. Но, в любом случае, это не Хаутов и не Бурлаков.