7 мая 1988 года

Барражирующий над угрюмыми хребтами вертолет кажется крошечной точкой, комариком в беспредельном, полыхающем кровавыми закатными сполохами азиатском небе. Затянутые туманом ущелья, снежные вершины и горные разломы уходят под брюхо вертушки, а им на смену выплывают бирюзовые квадраты посевов, со всех сторон обступающие низкие глинобитные кишлаки, светлые полоски арыков и красные полотнища цветущего мака.

Круглолицый синеглазый летчик, окинув взором нескончаемые поля мака, крикнул второму пилоту:

– А мака-то, мака сколько!.. Видать, на опиум сеют!

– Азия!.. Гиблый край! – крикнул тот в ответ. – Отсюда «дурь» по всему миру расходится.

– А ты ее пробовал?

– Как-то с ребятами в училище, ради интереса, приходилось.

– И как она?

– Наутро голова тяжелая, хуже, чем с бодуна…

Синеглазый пилот засмеялся – улыбка сделала его лицо совсем юным – и запел во все горло:

– …Ну, а у нас на родине, в Рязани, вишневый сад расцвел, как белый дым…

Увидев появившегося в проеме двери в камуфляжной форме, с парашютной укладкой – рюкзаком за плечами Сарматова, синеглазый пилот перестал петь и, перехватив его взгляд, показал на часы и крикнул:

– Порядок, пехота, идем по графику!

Сарматов наклонился к самому его уху и спросил:

– Капитан, что делают летуны, когда вертушка в ступор входит?

– Отрывают себе яйца, – отшутился пилот.

– Зачем?

– Больше не пригодятся! – смеясь, ответил синеглазый.

Сарматов властно притянул к себе его голову и крикнул: