Строительство было окончено, когда стало абсолютно темно, когда пурга уже показала свои первые клыки и совсем погасила роскошный костер, сложенный Хабаровым у разодранной бочки с горючим.

– Все, Саня! Не могу больше. Я спекся… – Данилов без сил свалился на лапник. – Худо мне. Тела не чувствую. Сдохнуть хочу…

– Раздолбай, брезент держи! Сорвет все! – прикрикнул на него Хабаров.

– Почему я держи?! Какого… ты сидишь?

Данилов подоткнул край брезента под себя, правой рукой ухватился за его трепетавший с наветренной стороны край.

– Снегом завалит, будет теплей и спокойней, – сказал Хабаров.

Сидя на лапнике, подсвечивая себе зажатым в зубах крохотным фонариком – брелоком от ключей, Хабаров сооружал примитивную печку. Замерзшие руки не слушались, и он то и дело пытался согреть их дыханием.

На небольшой лист обшивки он поставил консервную банку с насыпанной в нее землей из кадки с пальмой, бросил на нее кусок ветоши и поджог. Ветошь легко загорелась, а вслед за нею загорелся и керосин, которым была пропитана земля в банке. Пламя было небольшим, медленным и ровным. Хабаров протянул к огню руки. Было чертовски приятно!

Ветер бесился, рвался, пытался разрушить их хрупкое укрытие. Приходилось постоянно подстраховывать и хрупкую конструкцию крыши, и держать концы брезента, который то и дело пыталась сорвать, унести с собой рассвирепевшая снежная буря. Эта борьба вымотала их, и оба без сил свалились на лапник.

Огонь самодельной печки поднял температуру в их укрытии и сделал его сносным. Теперь оба были уверены, что дотянут до утра.

Хабаров знал, что любое топливо даже после получаса горения в непроветриваемом укрытии может дать опасную дозу не имеющего запаха углекислого газа, от которого незаметно засыпают навсегда. Поэтому, как ни жаль было расставаться с теплом, ножом он вырезал небольшое отверстие в брезентовой крыше, посветил в него брелоком – фонариком.

– Вот почему тише стало. Нас уже снегом занесло. Пурга не шутит.

Ножом он прочистил в снегу отверстие.

– Хорошую вещь испортил, – недовольно пробурчал Данилов. – Зачем тепло выпускаешь?

– Задохнемся. Огонь кислород жрет. Ничего, Мишаня, пурга стихнет, мы с тобой таежный костер запалим. От него жарко будет. Согреемся, отоспимся. По нему нас и найдут. Меня старик один, таежник… – он запнулся, – научил… – изменившимся голосом договорил он.

– Ты чего? – Данилов пнул его ногой. – У тебя сейчас такая морда… Не москальская.

Хабаров погасил брелок-фонарик. Только сейчас он вспомнил о старике Рамагкхумо Саокддакхьяватта, который был для него просто Митрич.