«Да что же ты делаешь? Что?! — вопил в ней тонкий совестливый голосок. — Ты зачем сюда пришла! Остановись! Опомнись!»

Голосок был слабеньким, она едва-едва слышала его, сознательно не давала окрепнуть в себе, зазвучать в полную силу, остановить это действительно кощунственное действо.

Татьяна и Тягунов не услышали голоса разума — все свершилось в одно мгновение. Они отдались друг другу горячо, бурно, с неистовыми ласками и поцелуями… и теперь лежали рядом, тяжело дыша, боясь посмотреть друг другу в глаза. Света в комнате не было, за окном стояла уже ранняя зимняя синь, и, возможно, именно она — как нечто предупреждающее, грозное, неотвратимое — помогла прийти в себя, вернуться в суровую, окатившую холодным душем реальность.

Пряча лицо в подушку, Татьяна стыдливо плакала, голые ее плечи вздрагивали. Тягунов, приподнявшись на локте, шмыгая сырым, простуженным носом, тихонько гладил ее рассыпавшиеся волосы, утешал:

— Не надо, Таня. Я все понимаю. Мне и самому не по себе. Но как только ты вошла… я ничего не мог с собой поделать, поверь! Даже и не сейчас, а тогда, в кабинете, как только ты появилась у нас. Я тысячу раз говорил себе: не смей и думать об этой женщине! Но даже в тот первый день, когда я узнал о твоем несчастье, не зная еще подробностей дела… когда только ты вошла, я сказал себе: «Вот жена твоя, Тягунов!» Мне так жаль было тебя, Таня! Если бы только ты знала, как жаль! Столько тоски и горя было в твоих глазах, столько отчаяния! И так ты была красива!.. Так мне захотелось помочь тебе, пожалеть, защитить!

— Пожалел вот… — отозвалась она слабым и смущенным эхом. — Сказать кому… Да нас обоих нужно на горячую сковороду или в кипящий котел, в ад, к чертям!.. На утеху им. Разве можно это простить?!

Она совсем по-девчоночьи, просто, вытерла рукою слезы. Села в постели, натянув на грудь одеяло. Попросила:

— Слава, если у тебя есть… налей, пожалуйста, выпить. Душа мается, не могу. И свет не зажигай, не надо. Мне стыдно. Если бы ты знал, Господи, как мне стыдно! Прости!

Тягунов встал. Вернулся быстро из кухни с двумя большими рюмками водки и разрезанным надвое крупным красным яблоком. Сел на постель, протянул ей тарелочку. Усмехнулся:

— В свое время, за грех, Бог изгнал из Эдема Еву и Адама. А что нас с тобой ждет, хорошая моя?.. Ну ладно, не будем. Давай выпьем. За нас, за живых.

— Давай.

Они выпили, грызли в полумраке комнаты яблоко — каждый свою половинку. Татьяна решилась:

— Я ведь к тебе с новой бедой, Слава, — выговорила глухо.

Он невольно замер. Спросил как можно спокойнее: