Во-вторых, некогда популярная идея тюркского единства самим Гуйчем считалась давно похороненной, если и не на бытовом уровне, то, по крайней мере, на уровне серьёзной политики. Кое-где в фильмах и беллетристике мелькали ещё отголоски былой идеологии братства, но реальным ничем это не подкреплялось. Единственные, кто что-то помнил, были писатели, киношники и Илийский Орёл. Живущий кочевым скотоводством вот уже сколько веков, и даже говорящий на той ветке языка, элементы которой были в ходу у других туркан более пяти сотен лет тому.

А в самом Орле кочевали до сих пор, пусть и со спутниковыми антеннами, дроидами и подстраховкой в виде мобильных промышленных и медицинских комплексов.

Гуйч был ещё из того поколения, которое свободу ценило больше, чем уютный комфорт современных скопищ небоскрёбов (сведённый в города и агломерации). Увы, полностью «свободными» от всего наносного оставались (кроме упомянутых уже книг) только далёкие родственники по тюркской языковой группе в Илийском Орле.

Почему бы не помочь одному из них, думал Гуйч. Идея ведь – вещь такая. Она может не только умирать. Может и загораться заново, если есть те, кто готов ради неё идти на что-то серьёзное.