Оаковец всмотрелся в лежащий перед ним склон, осторожно сделал первые десять шагов.

– Строго по его следам, – сказал Бек, – шаг в шаг. По моей команде!

Цыбуля подошел ближе, спросил шепотом:

– Товарищ Деда! А что это вы ему на пояс привязали?

– Мыла кусок, пару проводов и батарейку «два-А». Где тут пояс шахида раздобыть!

Бек достал рацию.

– Центр, Деда на старте.

– Принял, Деда. Доброй дороги! – ответил Милич.

Он сидел как сыч, закутавшись в плед, в грузовом отсеке синего фургона перед стойкой радиоаппаратуры. Слушал эфир через огромные наушники. Ночь была теплой, но Милич мерз даже в пледе. Ему было холодно от мысли, что добрая половина людей, которые ему дороги в этой жизни – Слобо, Маевский, Радо, Цветко, Пламен, – сейчас лезут Смуку в пасть, а он, Драган Милич, старый и жалкий, с больными коленями и ревматизмом, вынужден отсиживаться в стороне, принимать и перенаправлять звонки, словно какая-то секретарша.

* * *

Наблюдатели вызвали Пламена. Маевский протянул ему бинокль и показал направление. Пламен долго вглядывался в противоположный пологий склон долины, пока не разглядел смутную фигуру со светлой полоской на шее.

– Там кто-то спускается! – он оторвался от бинокля, взглянул на Маевского. – Кто это?

Маевский показал ему, что надо смотреть дальше.

– Их четверо! – Пламен начал считать фигурки в цепочке, резким зигзагом идущие вниз по минному полю. – Семеро… Девять! Двенадцать! Кто это такие?

– Наши! – сказал Маевский.

– Какие еще «наши»? – Пламен остро пожалел о радиомолчании, иначе давно связался бы с Миличем.

– Просто – наши! – убежденно сказал Маевский.

А Милич словно услышал мольбу Пламена и первым вышел в эфир:

– Курортники-один, – два, – три! Полная готовность. С юга к нам присоединяется группа Деды. У них шейные платки, как у нас. И вы не забудьте надеть, чтобы друг друга не перестрелять!

Услышав слова Милича, Маевский едва сдержал радостный крик.