Тогда я послал Невероятному эпистолу, наполненную скорбью и гневом, а также жалостью и недоумением. Послал по месту работы, так как не знал даже его инициалов, фамилии, а знал только должность. Потом я рассказал об этом Ижице, и она удивилась и прониклась сочувствием и сопереживанием к нам обоим… Она действительно не могла решить, чего ей нужно. А может быть, уже давно решила, но не решалась содеять. И я, как выяснилось немного позже, не знал всех составляющих трагического узора нашего романтического существования.
…Ижица пришла ночью, едва одетая и в плаще. Она получила только что от Невероятного телеграмму, где наклеенными буковками было сообщено, что все кончено. И любовь, и счастье, и Париж…
— Это что, цитата? Красивые стихи.
— Какие уж тут стихи. Пропали Елисейские поля. Охо-хох.
— Ты чего?
— Чего, чего. Послали его туда на долгие годы. А я должна была его сопровождать, как верный друг, секретарь и супруга.
— Да кому он нужен в этом Париже? Что ты мелешь?
— Значит, нужен. Он такой умный. Он в Ленинграде аспирантуру закончил. И в «Интуристе» работал вон сколько. А потом все это началось, и он вернулся в Сыктывкар, но не мог пережить разлуки.
— Так нет же теперь препятствий. Мы же вместе и навеки.
— Нет, мы раздельно. Я скоро лечу к нему. Будь что будет.
— Зачем???
— Расписываться.
— Ну, конечно. Париж — город. — Дурак.
Тем временем Невероятный рвал заграничный паспорт, забирал заявление из загса и тоже рвал, ругал чиновников дураками и пил горькую. То есть слыл безумным.
И было еще одно соитие духа у нас с Ижицей, и еще, и еще. И я было решил, что беда миновала, но однажды утром она, воспользовавшись услугами чудесной рукотворной птицы и возвратившись на другой птице, обратного направления, не показывалась так долго, что я заподозрил неладное. Я до последнего мгновения не верил в победу Невероятного. Но дело происходило следующим образом.
Ижица прилетела в Сыктывкар, они вдвоем пошли к чиновникам, документы были восстановлены, хотя для этого им пришлось еще слетать в Столицу, в Министерство, и упасть ниц. Но поколебленная невероятность подкреплялась энергией и обаянием Ижицы. И другая Столица, теперь уже Французской Республики, стала приобретать реальность и принимать вещественные очертания.
И тогда я сходил к своему знакомому и взял во временное пользование ружье для подводной охоты. Его пришлось починить и смазать, чтобы можно было произвести хотя бы один выстрел, так как запасных гарпунов не было, а капроновая нить отсутствовала. То есть вернуть обратно жало было невозможно.