«Что-то здесь не так», — подумал гвардеец, он чувствовал себя выспавшимся и отдохнувшим. Это невольно наводило на мысль, что заснули они не сами по себе, а по чьей-то злой воле. По инструкции, полученной еще в бункере от Тимура, они должны были докладывать либо ему, либо Гонзе Холилову обо всем, что выходило за рамки обычного. Данную ситуацию он посчитал довольно необычной, поэтому решил немедленно доложить Гонзе. Поднявшись из кресла, он подошел к Имраму, тот лежал на спине, широко раскинув руки, и храпел во всю мощь своих легких. Хохи растолкал его и громко сказал:

 — Давай просыпайся, умывайся и садись к двери. А я пойду доложу, не нравится мне это внезапное сонное царство.

 Имрам поднялся с постели, протер глаза и, утвердительно кивнув, направился к креслу, все еще ничего не соображая.

 Хохи вышел в коридор и направился в номер Джавдета, но доложить о происшедшем не получилось.

 В номере, кроме одуревших от вчерашних возлияний Гонзы и боевиков, находился Тимур Гафуров. Резидент был вне себя от злости, он пришел в гостиницу десять минут назад, в номере все спали, включая Гонзу.

 — Вы хоть соображаете, что творите? Вы же все проспали, на войне это стоит жизни не только часовому, но и всей группе. А мы здесь тоже на войне, — бушевал Гафуров, стоящий за его спиной Хохи сообразил, что если еще и он скажет, что они спали, то есть шанс превратиться в козла отпущения, а ему это не надо.

 Чинарик — тощий, долговязый бродяга с редкой, всклокоченной бороденкой неопределенного цвета, в роговых очках с толстыми стеклами линз и самодельными дужками. Одет этот субъект был не менее экзотично: полулысая кроличья шапка, драное пальто с каракулевым воротником, под пальто была драная рубашка и вязаный мохеровый жилет, густо населенный насекомыми-паразитами. Такое соседство иногда вызывало зуд, но Чинарик привык.

 Сунув руки в карманы пальто, бродяга шел по набережной Москвы-реки неспешной походкой праздного гуляки. Он был в таком романтическом настроении, когда хотелось писать стихи и сочинять музыку. Что плохо вязалось с внешностью бомжа, которому следовало суетиться, рыскать по контейнерам, разыскивая пропитание.

 Неожиданно Чинарик остановился, на асфальте лежал приличных размеров окурок. Он наклонился, поднял его, на фильтре виднелись следы яркой губной помады. По-собачьи обнюхав его, бомж удовлетворенно произнес:

 -- Запах женщины, — и спрятал окурок куда-то под шапку, затем оперся на чугунные перила и долго смотрел на темные воды реки.

 — Чинарик, — донесся откуда-то знакомый голос, к бомжу приближался спешащей походкой Ежик. — Ну что, узнал? -- не здороваясь, спросил Васька, приблизившись вплотную.