«Ба! Господин полковник Махрицкий Дмитрий Иванович. Ну, как же без него! О! И подполковник Камышев тут как тут! Рад за вас, господа, а еще больше рад за самого себя! Доля вашего успеха и мне причитается. Как-никак, я все же немало приложил стараний при формировании ваших частей».

Мысли тут же повернули вспять, в прошлое. Около двух месяцев назад на Кавказский фронт, если выразиться на современный лад, была отправлена «экспериментальная» дивизия. Кроме укомплектования новым оружием, скорострельными винтовками и легкими пулеметами, разработанными бюро генерала Федорова, она получила два новых подразделения. Роту разведки (куда входили диверсанты и снайперы) и штурмовой батальон. Подполковник Камышев, командир штурмовиков, которого я не имел чести знать, но много о нем слышал, был под стать командиру охотников. Умный, хладнокровный, но при этом отчаянно смелый офицер. Когда он предложил в своем рапорте о необходимости создании штурмовых отрядов, поданном командованию, его чуть не завернули с его предложением, если бы об этом новшестве не узнал Махрицкий. От него о штурмовых батальонах узнал я, после чего император подписал указ о создании новых подразделений. Мне было известно, что в состав дивизии входит рота из полка Махрицкого, но что тот сам окажется на фронте, стало для меня новостью. Как ему это удалось, оставалось только догадываться.

«Вот вам и новое ведение войны, господа генералы. Такой успех никак не спрячешь, от него не отмахнешься, а значит, подобные подразделения станут необходимым атрибутом русской армии».

Тобольск с его деревянными тротуарами, с сотней каменных домов, десятком церквей с золотыми куполами и двумя тысячами деревянных изб и строений широко и привольно раскинулся на высоком берегу Иртыша. Погода в день моего прибытия была по-настоящему весенней, яркой и солнечной, но, несмотря на начало весны, везде лежал толстый слой снега, который не торопился таять. Ветер на реке был резок, по-особому пронзителен и насквозь пропитан сыростью. Из-за холода и пронизывающей сырости большинство пассажиров, в отличие от меня, сейчас сидело в каютах, предпочитая смотреть на город через иллюминаторы, к которому медленно подгребал наш колесный пароход.

Причалил он ровно в полдень, и в тот самый миг, когда трап соединил берег и борт парохода, ударили колокола нескольких церквей. Перезвон не показался мне шумной разноголосицей, а наоборот, слаженной, звонкой и в то же время певучей мелодией. На минуту или две все замерло – люди остановились, развернулись в сторону золотых крестов и стали креститься.