И Крозье, голый, стоит на коленях, запрокидывает голову, закрывает глаза и высовывает язык для святого причастия.

В руке у священника, нависающего над ним, нет облатки. У него вообще нет рук. Мокрый призрак перегибается через алтарную ограду, склоняется низко над ним и открывает собственную нечеловеческую пасть, словно сам Крозье и есть облатка, которую надо проглотить.

– Господи Иисусе, Всемогущий Боже, – шепчет фигура Макклинтока – Хобсона.

– Господи Иисусе, Всемогущий Боже, – шепчет капитан Френсис Крозье.

– Он очнулся, – говорит доктор Гудсир мистеру Джопсону.

Крозье стонет.

– Сэр, вы можете сесть? – спрашивает врач. – Вы можете открыть глаза и сесть? Вот и молодец.

– Какое сегодня число? – хрипит Крозье.

Тусклый свет, проникающий в открытую дверь, и еще более тусклый свет масляного фонаря с прикрученным фитилем режет болезненно-чувствительные глаза, точно ослепительные лучи солнца.

– Сегодня вторник одиннадцатое января, капитан, – говорит вестовой. А мгновение спустя добавляет: – Год тысяча восемьсот сорок восьмой от Рождества Христова.

– Вы были очень больны целую неделю, – говорит врач. – Несколько раз я думал, что вы умерли.

Гудсир дает Крозье глотнуть воды.

– Мне снились сны, – с трудом выговаривает Крозье, выпив немного ледяной воды.

Он чувствует собственный смрадный запах, пропитавший скомканные заледенелые простыни и одеяла.

– Последние несколько часов вы очень громко стонали, – говорит Гудсир. – Вы помните какие-нибудь сны?

Крозье помнит лишь ощущение летучей невесомости снов, но одновременно ощущение тяжеловесности своих видений, уже улетевших прочь, словно клочья тумана, гонимые сильным ветром.

– Нет, – говорит он. – Мистер Джопсон, будьте любезны принести мне горячей воды, чтобы помыться. И можете помочь мне побриться. Доктор Гудсир…

– Да, капитан?

– Будьте добры сообщить мистеру Дигглу, что капитан желает очень плотно позавтракать сегодня утром…

– Сейчас шесть склянок вечера, капитан, – говорит врач.