Крозье почти ожидал, что Томас Блэнки скажет: «Может статься, у меня из задницы выскочит стадо мускусных быков», но, обычно бойкий на язык, ледовый лоцман промолчал, погруженный в свои мысли.

Вместо него заговорил лейтенант Литтл:

– Сержант, проблема состоит в том, что, даже если животные вдруг чудесным образом вернутся после двухлетнего отсутствия, никто из нас не умеет метко стрелять из мушкета… исключая ваших людей, разумеется. Но нескольких оставшихся в живых морских пехотинцев недостаточно для охоты. И похоже, никто из нас никогда не охотился на дичь крупнее птицы. Можно ли из дробовика убить животных, упомянутых вами?

– Если подойти на достаточно близкое расстояние, – угрюмо ответил Тозер.

Крозье пресек обсуждение данной темы, заговорив о другом:

– Доктор Гудсир высказал совершенно верное соображение немногим ранее: если мы станем ждать до середины лета или даже до июня, чтобы посмотреть, вскроется ли лед, возможно, к тому времени все мы будем слишком больны и голодны, чтобы управлять кораблем. И тогда у нас точно останется слишком мало провианта, чтобы отправляться в санный поход. Мы должны исходить из предположения, что путешествие через замерзшее море к Баффинову заливу или вверх по реке Большая Рыбная займет у нас три или четыре месяца, а следовательно, если мы собираемся покинуть корабли и двинуться в путь в надежде добраться либо до Большого Невольничьего озера, либо до восточного побережья острова Сомерсет или Бутии, мы явно должны выступить еще до июня. Но когда именно?

Снова воцарилось тяжелое молчание.

– Я бы предложил – не позднее первого мая, – наконец сказал лейтенант Литтл.

– Раньше, – сказал доктор Гудсир, – если только мы не найдем способ добывать свежее мясо в ближайшее время и болезнь не перестанет распространяться с такой скоростью, как сейчас.

– Насколько раньше? – спросил капитан Фицджеймс.

– Не позже середины апреля, – сказал Гудсир.

Мужчины, окутанные облаками табачного дыма, переглянулись. Это меньше чем через два месяца.

– И еще раньше, если положение станет хуже.

– Как оно может стать хуже? – спросил второй лейтенант Ходжсон.

Молодой человек предполагал пошутить, чтобы разрядить напряженную атмосферу, но был вознагражден мрачными и сердитыми взглядами.

Крозье не хотел заканчивать военный совет на такой ноте. Офицеры, мичманы, унтер-офицеры и судовой врач за столом оценили все шансы на спасение и убедились (как и ожидал Крозье), что они ничтожны, но он не хотел, чтобы представители командного состава кораблей пали духом пуще прежнего. Крозье, всю свою жизнь страдавший меланхолией, не желал, чтобы она поразила еще кого-нибудь.