«Наверное, именно поэтому этот ублюдок и оставляет меня умирать».

Джопсон с трудом открыл глаза и попытался перевернуться в своем мокром спальном мешке. Это оказалось делом почти непосильным. Слабость, волнами расходившаяся по телу от подвздошной области, снедала его. Голова раскалывалась от боли каждый раз, когда он открывал глаза. Земля под ним ходила ходуном, словно палуба любого из кораблей, на которых ему доводилось огибать мыс Горн в штормовую погоду. Кости ломило.

«Подождите меня!» – крикнул он. Джопсону показалось, что он крикнул, но слова прозвучали лишь у него в уме. Он должен нагнать их, пока они не стащили лодки на лед… показать им, что он может идти в упряжи наравне с самыми здоровыми. Возможно, он даже сумеет обмануть их, умудрившись через силу проглотить кусочек вонючей тухлой тюленины.

Джопсон не мог поверить, что они поставили на нем крест, словно он уже умер. Он живой человек, с хорошим послужным списком, с превосходным опытом работы в должности личного вестового и с биографией верноподданного королевы, не говоря уже о семье и доме в Портсмуте (если жена Элизабет и сын Эвери еще живы и если их еще не выселили из дома, который они сняли на двадцать восемь фунтов, полученных Томасом Джопсоном от Службы географических исследований в качестве аванса из жалованья в шестьдесят пять фунтов, положенного за первый год экспедиции).

Лагерь Спасения теперь казался пустым, если не считать тихих стонов, которые могли доноситься из соседних палаток, а могли быть и просто шумом непрерывного ветра. Обычный скрип гальки под башмаками, тихие чертыханья, редкий смех, приглушенные голоса мужчин, идущих на дежурство или с дежурства, крики между палатками, стук молотка или визг пилы, запах табака – все пропало, кроме неясных и постепенно замирающих вдали звуков. Люди действительно покидали лагерь.

Томас Джопсон не собирался оставаться здесь и умирать в этом холодном временном лагере у черта на рогах.

Собрав все оставшиеся у него – а также невесть откуда появившиеся – силы, Томас Джопсон стянул с плеч шерстяной спальный мешок и принялся выползать из него. Дело отнюдь не упростил тот факт, что ему пришлось отдирать от тела корки засохшей крови и прочих выделений, прежде чем он выбрался из спального мешка и пополз к выходу.

Преодолев ползком, казалось, многие мили, Джопсон рванулся вперед, упал плашмя в проеме палатки и задохнулся от обжигающе холодного воздуха. Он настолько привык к полумраку и духоте своего парусинового пристанища, что на открытом воздухе у него сперло дыхание и прищуренные глаза заслезились от ослепительного блеска солнца.