Лонгбау получил несколько пулевых ранений в руки и одно в голову. Кэссиди был найден в соседней комнате, он погиб от выстрела в висок и сжимал в руке револьвер. Власти предполагают, что он покончил с собой.
Национальное детективное агентство Пинкертона[1] много лет выслеживало преступников, которых обвиняют в многочисленных ограблениях банков и поездов на американском Западе.
Национальное детективное агентство Пинкертона
[1]
много лет выслеживало преступников, которых обвиняют в многочисленных ограблениях банков и поездов на американском Западе.
Недавно агенты Пинкертона получили наводку из Боливии и распространили там фотографии американских бандитов. Власти этой страны уверены, что им удалось предать правосудию двух вооруженных и опасных преступников. Руководитель детективного агентства Роберт Пинкертон заявил по этому поводу: «Кэссиди оставался самым хитрым и отчаянным бандитом нашего времени, и я рад, что теперь его беззакониям пришел конец. Это были дурные люди. Они не были героями. Они грабили, запугивали и убивали, и потому после их гибели жизнь в нашей стране и в мире станет лучше и безопаснее. Их не будут оплакивать».
Недавно агенты Пинкертона получили наводку из Боливии и распространили там фотографии американских бандитов. Власти этой страны уверены, что им удалось предать правосудию двух вооруженных и опасных преступников. Руководитель детективного агентства Роберт Пинкертон заявил по этому поводу: «Кэссиди оставался самым хитрым и отчаянным бандитом нашего времени, и я рад, что теперь его беззакониям пришел конец. Это были дурные люди. Они не были героями. Они грабили, запугивали и убивали, и потому после их гибели жизнь в нашей стране и в мире станет лучше и безопаснее. Их не будут оплакивать».
Огастес поднялся и, скомкав газету, прижал ее к груди, чтобы снова не читать эти строки. Отодвинутый стул с грохотом упал. Огастес шагнул в сторону от стола, но перед глазами поплыли темные пятна, и он, оступившись, упал на колени. Нужно спрятать статью, пока мама не увидела. Он сожжет газету, и она никогда ни о чем не узнает. Или… хотя бы не узнает сегодня.
– Огастес? – окликнула мать из-за двери. – Ты не поранился?
Он утер нос рукавом и смахнул слезы, мешавшие ясно видеть, но на их место тут же набежали новые. Он поднялся, кинулся к печке, трясущимися руками открыл дверцу и сунул газету в огонь.
Их будут оплакивать. По ним будут скорбеть.
будут
– Огастес?
В мамином голосе слышалась тревога, но он не мог ее успокоить. Он мог лишь смотреть, как огонь пожирает газету, и мечтать, чтобы часы снова показывали лишь половину восьмого утра.