— Но это еще не все, — продолжала Девлин.

Член Клейна не дрогнул, но желание танцевать маленько поутихло. Не успел он снова удариться в сомнения, как дверь отворилась и в кабинет вошел Коули с узелком тюремной робы под мышкой. Обведя присутствующих взглядом своих желтых, налитых кровью глаз, он кивнул в сторону стола:

— Я бы хотел дочитать до конца, пока еще есть возможность.

— Дочитать? — поразился Клейн.

Насколько он знал, Лягуша не пробегал глазами даже спортивных страничек в газетах.

Коули сунул Рею узелок.

— Чистая одежда. — Он взглянул на оттопыривающееся спереди полотенце Клейна. — Может, пригодится.

Клейн повертел узелок в руках. Ладони от соприкосновения с тканью горели, но от этого Рей чувствовал себя только лучше.

Девлин, которая явно обрадовалась поводу оттянуть серьезный разговор, обратилась к Коули:

— Ну и как, тебе понравилось?

Коули важно поднял бровь и, пройдя к столу, плюхнулся на стул.

— Прежде чем составить окончательное мнение, я бы хотел дочитать до конца. — Он взглянул на Девлин. — Но насколько я могу судить, это настоящий шедевр.

Впервые со времени своего появления в больнице Клейн увидел на лице Девлин широкую улыбку и почувствовал себя немного лишним.

— О каком таком шедевре вы тут говорите? — поинтересовался он.

Коули открыл ящик стола и достал из него экземпляр „Америкен Джорнел оф Психиатри“. Открыв журнал и выпятив грудь, он положил его на стол перед Клейном.

— Об этом шедевре, придурок.

Клейн наклонился, прочитал заголовок статьи и список авторов: Джульетта Девлин. Рей Клейн. Эрл Коули. Клейн сглотнул и поднял глаза на Лягушатника.

Выпученные желтые глаза Коули встретили его взгляд: в них читалось такое, что сердце Клейна второй раз за ночь чуть не разорвалось. Они с Коули знали друг друга лучше, чем кто-либо другой. И если кто-нибудь и понимал, что значила эта статья для чернокожего издольщика, двадцать три года назад заброшенного в ад, так это Рей. И доведись прямо сейчас в кабинет ворваться братьям Толсонам и снести доктору башку с плеч, так это стало бы вполне разумной платой за счастье в глазах Коули и за чувство, распиравшее грудь Клейна. Коули сцепил обе руки в один огромный дрожащий кулак: Клейн положил свою руку сверху.

— Мы сделали это, кореш, — шепнул Коули.

— Мы сделали это, — подхватил Клейн.