Я посмотрел на нее, а потом отвел глаза.

– Вы хотите на нее взглянуть? – спросила девушка.

– Джо? – позвал я.

Он покачал головой и остался сидеть на диване. Я шагнул к спальне. Рядом с кроватью на подставке, обитой бархатом, стоял гроб из красного дерева. Внутри он был выстлан белым шелком. И оставался пустым. Тело моей матери лежало в постели. Голова покоилась на подушке, руки были сложены на груди поверх покрывала. Ее глаза были закрыты. Я с трудом ее узнал.

Совсем недавно Саммер спросила у меня: «Вас расстраивает вид мертвых людей?»

«Нет», – ответил я.

«Почему?»

«Не знаю».

Я не видел тела своего отца. Когда он умер, меня не было рядом. У него были проблемы с сердцем. В госпитале делали все, что могли, но с самого начала у него не осталось никаких шансов. Я прилетел утром на похороны и в тот же день улетел обратно.

«Похороны, – подумал я. – Джо с этим справится».

Я стоял возле кровати моей матери пять долгих минут с открытыми сухими глазами. Потом повернулся и вышел в гостиную. В ней вновь собралось много народу. Вернулись служащие морга. Рядом с Джо на диване в напряженной позе сидел старик. Возле него стояли две трости. У него были редкие седые волосы и строгий черный костюм с маленькой ленточкой в петлице. Красное, белое и синее, может быть, Croix de guerre[31] или Médaille de la Résistance.[32] Он держал на костлявых коленях картонную коробку, перевязанную потускневшим красным шпагатом.

– Это месье Ламонье, – сказал Джо. – Друг семьи.

Старик схватил свои трости и попытался встать, чтобы пожать мне руку, но я сам подошел к нему. Ему было лет семьдесят пять или даже восемьдесят. Он был стройным, высохшим и довольно высоким для француза.

– Вы тот, кого она называла Ричером, – сказал он.

Я кивнул.

– Да, это я. Но я вас не помню.

– Мы не встречались. Однако я знал вашу мать много лет.

– Спасибо, что зашли.

– И вам тоже, – ответил он.

«Туше», – подумал я и спросил: