Матрос вопросительно посмотрел на своего командира и, увидев одобрительный кивок Захара, с готовностью ответил:

— Могу, конечно. Я в той стороне каждый пенек знаю. Только перед тем, как туда идти, вам нужно одежку поменять — вы с этими буквами уж больно приметный.

Черепанов с готовностью снял с себя бронежилет с надписью «Пресса» и остался в одной куртке.

— Так тоже не годится, — вмешался Захар.

Взяв со стула армейский бронежилет и каску, он передал их Ивану. Помедлив какое-то мгновение и словно на что-то решившись, достал из ящика стола пистолет и тоже протянул его гостю. Иван, посмотрев на предложенное ему оружие, покачал головой.

— Неужели верующим стал? — удивился Захар.

— Нет, я свое еще в Афгане отстрелял.

— Пацифист значит. Ну-ну…

Захар убрал пистолет обратно в ящик стола и, словно потеряв всякий интерес к Черепанову, отвернулся.

Постоянно пригибаясь и перебегая от дерева к дереву, чтобы не попасть в прицел снайпера, Черепанов с Матросом добирались на окраину Второй площадки, а именно так назывался этот район у местных жителей, минут сорок. Густые сумерки постепенно обволакивали пригород Донецка. Его улицы были пустынны, а дома смотрели в их сторону обожженными глазницами выбитых окон. Одиночные выстрелы и автоматные очереди раздавались где-то в стороне, здесь же стояла звенящая тишина. Даже гомона птиц, такого привычного в предвечернее время, не было слышно.

— Считай, пришли, — тяжело дышавший Матрос резко остановился. — Вон, видишь крайний домик справа? Вот там эта бабка и проживает.

Он показал рукой в сторону старого, но еще добротного дома, окруженного со всех сторон густыми зарослями сирени и черемухи. Его окна и входная дверь были закрыты, а оборванная цепь возле собачьей будки красноречиво указывала на то, что здесь уже давно никто не живет. Они незаметно подобрались под самые окна, и Черепанов заглянул в одно из них.

Чеченец, развалившись, сидел в кресле, положив руки на автомат и вытянув далеко вперед свои длинные ноги. За столом, склонившись над миской с едой, сидел мужчина. Это был Оливер Пернье. Его лицо распухло от синяков и кровоподтеков, одежда была изорвана и покрыта слоем грязи, но это был он. Черепанову сразу бросились в глаза яркие кроссовки, в которых щеголял журналист перед своим исчезновением. Немного в глубине комнаты на диване лежала пожилая женщина. Ее рот был заклеен скотчем, а руки и ноги стянуты капроновым жгутом. Она не шевелилась, но тяжелое дыхание говорило о том, что женщина еще жива.

Испортил все Матрос. Он, видимо, не понял, с кем имеет дело, и пока Иван рассматривал, что происходит в комнате, смело открыл в нее дверь.