Но одновременно с этим — Токарев был против того, чтобы присоединяться к России. Частично потому, что боялся будущего в составе России — придут новые люди, заберут все их темы, места им не останется. А его будущее — в лучшем случае у московских в шестерках, в худшем — зона, и возможно, пожизненное, потому что все им содеянное за время службы в полиции — тянет на высшую меру. Кроме того — Токарев сам никогда бы в этом не признался — но он был напуган теми, кто устроил кровавую бойню в Одессе второго мая 2014 года. Их наглостью и нарванностью, нерассуждающей готовностью громить, жечь, избивать, убивать. Их было относительно немного — но они были сплочены, мотивированы, люто ненавидели, их нельзя было купить за деньги, и они были уперты — если что-то решали, то шли до конца. И стволы у них были. Токарев не знал, как иметь дело с такими, но знал, что если эти уроды устроят шабаш с подожженными шинами на Еврейской, и потребуют снять его, Токарева — то власть его снимет. И власть не будет за него заступаться, она его снимет — потому что власть тоже не знает, что делать с этими нарванными и люто ненавидящими. И тоже ссыт. А если ссыт власть — то, что такого в том, что и он ссыт?

Машина шла вперед, раскачиваясь как лодка в шторм на разбитой дороге. Из кабины водителя — перекрикивая шум мотора, доносилась задорная мелодия…

… Вставай, Донбасс,

Прогоним хунту вместе!

Вставай, Донбасс,

Ты станешь новым Брестом!

Вставай, Донбасс,

Вставай, мой край родной!

Вставай, Донбасс,

Россия-мать с тобой!

Мама, жизнь продолжалась от Донецка до Одессы,

И зеленели города, возили уголь поезда,

Дымили трубы, как всегда

Мама,

как в сорок первом, с запада пришли к нам бесы,

Стоят уже у всех дверей,

Стреляют в жён и матерей,

Сжигают заживо людей…